Олег Голиков - Рассказы

Когда лодка проходила под склизким мрачным сводом дьявольских ворот, раздался короткий сильный звук, словно кто-то глубоко вздохнул под водой. Моторку резко качнуло, и Роман, потеряв равновесие, коротко вскрикнул и полетел за борт.

…. Его тело за неделю поисков так и не нашли…

В одну из этих тёплых летних ночей, когда полная луна тихо плывёт по безоблачному чёрному небу, усыпанному гроздями разноцветных звёздных огоньков, а где-то совсем неподалёку, в душистых кустах сирени, нарушая бархатную летнюю тишину, цедит свою скрипучую песню неутомимый сверчок, слесарь пятого разряда Василий Петрович Варежкин возвращался с дружеских посиделок, которые проходили на его работе, в слесарной мастерской, с почтенной регулярностью каждую неделю.

Все эти небольшие пятничные фуршеты под малосольную килечку, уже как года два были освящены полузабытой советской привычкой — для создания торжественной атмосферы сверяться с отрывным календарём, найденным электриком Пашкой на тёщином чердаке в коробке с макулатурой. А так как народ в мастерской работал в большинстве солидный, с немалым стажем ударного совкового труда, это нововведение, предложенное самим Варежкиным, было воспринято с энтузиазмом всем небольшим коллективом. И теперь, по окончании рабочей недели, Василий Петрович сам лично, довольно похекивая, подходил к настенному календарю, висевшему рядышком с пожелтевшим от времени планом эвакуации, и, хитро прищурившись, громко, на весь цех объявлял тему сегодняшнего рабочего банкета.

И эта безобидная, но довольно забавная традиция, принималась всем умеренно пьющим коллективом мастерской весьма положительно. И то сказать — было, за что рюмку поднять, о чём вспомнить, поговорить, а если на посиделках появлялся учитель труда из соседней школы, то и пополнить свой, так сказать, интеллектуальный багаж с помощью немного сомнительных сведений изрядно подвыпившего, но всё же достаточно интеллигентного собеседника.

И вот сегодня, Варежкин был особенно довольным проведённым мероприятием — глубоким и насыщенным получился вечерний разговор за косолапым деревянным столом.

Он шёл, и тихо покачиваясь, хмельно усмехался про себя, вспоминая подробности нынешнего дружеского вечернего отдыха. Сегодня, в соответствии с советским календарём, был день донора. От доноров перешли к ужасам. А тут ещё именно в начале недели им поступил ставший за последний год привычным, но всегда какой-то не очень желанный, заказ от неизвестного клиента. Такую работу обычно приносил сын хозяина всего производственного комплекса, который когда-то был заурядной провинциальной мебельной фабрикой имени товарища Урицкого, но вот уже как пять лет носил гордое, немного резавшее слух своей пафосной буржуазностью название — «Фирма мебельных дел мастера Рокотова».

Заказ состоял в срочном изготовлении дорогих гробов из дуба, которые, как проговорился сам Рокотов-младший, пользуются необычайным спросом в загадочной среде «новых русских», о которой по подмосковному посёлку ходили самые разные тёмные слухи.

Гроб должен был быть изготовлен по особому чертежу с замысловатым орнаментом на крышке, которая закрывалась намертво с помощью хитро замаскированного пружинного замка. Всё работы велись в сверхурочное время и оплачивались хозяйским сынком по приличной таксе. К пятнице гроб был готов и стал поводом для чёрного юморка подвыпивших мастеров, а конце даже стал предметом горячего спора.

Как бы там ни было, но этой ночью, не дойдя до своего дома метров, эдак, с пятьсот, Василий Петрович, нащупав в кармане ключ от дверей мастерской, резко развернулся и пошёл быстрыми шагами обратно к мебельному цеху.

… Сторож Иваныч, не раздевшись, уже заснул тяжёлым хмельным сном прямо на расхристанной кушетке возле стола, на котором в классическом беспорядке громоздились остатки пятничного застолья. Дежурная лампочка мутно освещала замершие станки, но её свет не доходил до дальнего угла, где угадывался мрачный силуэт гроба. Варежкин неуверенно хмыкнул и подошёл к гробу.

— Слабо говорите ночь в домовине переспать? Ну, это мы ещё посмотрим… — тихо буркнул он в усы и, откинув крышку, забрался в пахнущую свежей стружкой страшную утробу.

Подложив под голову мохеровый шарф, Василий Петрович улыбнулся своим мыслям о завтрашнем утре, аккуратно притворил крышку и тут же сладко уснул.