Шервуд Андерсон - Неразгоревшееся пламя

«Это потому, что я дочь моей матери», — повторяла она себе и редко гуляла в той части города, где жили девушки ее круга.

На Уилмот-стрит Мэри бывала так часто, что многие жители уже считали себя как бы знакомыми с ней.

«Она дочь какого-нибудь фермера и часто приходит в город», — говорили они.

Рыжеволосая широкобедрая женщина, стоявшая у парадной двери одного из домов, кивком головы поздоровалась с Мэри. На узкой полоске травы около другого дома, прислонившись спиной к дереву, сидел молодой человек. Он курил трубку, но, подняв глаза и заметив девушку, вынул трубку изо рта. Мэри решила, что это, наверно, итальянец, так как у него были черные волосы и черные глаза.

— Ne bella! Si fai un onore a passare di qua, [1] Красавица, ты оказываешь нам честь, проходя здесь — итал. — крикнул он, с улыбкой помахав рукой.

Мэри дошла до конца Уилмот-стрит и вышла на загородную дорогу. Ей казалось, что, с тех пор как она рассталась с отцом, протекло много времени, хотя на самом деле прогулка заняла всего несколько минут. В стороне от дороги на вершине небольшого холма находился полуразвалившийся сарай, а перед ним — большая яма, заполненная обуглившимися бревнами, остатками когда-то стоявшего здесь фермерского дома. Около ямы лежала куча камней, обвитых диким виноградом. Между местом, где когда-то находился дом, и сараем тянулся старый фруктовый сад, густо заросший переплетавшимися между собой сорняками.

Мэри пробралась среди сорных трав, многие из которых были в цвету, и, отыскав удобное место, села на камень под старой яблоней. Трава наполовину скрывала девушку, и с дороги видна была лишь ее голова. Притаившись здесь среди сорняков, она напоминала перепелку, которая бежала в высокой траве и, услышав какой-то необычный звук, остановилась, вскинула голову и зорко осматривается.

Дочь доктора много раз бывала и раньше в этом заброшенном старом саду. У подножья холма, на котором он был расположен, начинались городские улицы, и, сидя на камне, девушка слышала возгласы и крики, приглушенно доносившиеся с Уилмот-стрит. Изгородь отделяла сад от полей, тянувшихся по склону холма. Мэри собиралась просидеть у дерева до тех пор, пока темнота, постепенно не окутает землю, и попытаться обдумать планы на будущее. Возможность близкой смерти отца казалась ей одновременно вероятной и невероятной; однако мысль о его физической смерти не укладывалась в ее мозгу. Пока еще эта мысль не вызывала в ней представления о холодном, безжизненном теле, которое должно быть зарыто в землю; она скорей готова была допустить, что отцу предстоит отправиться в какое-то путешествие. Когда-то очень давно так было с ее матерью. Эта мысль вызвала в ней какое-то странное, неуверенное чувство облегчения. «Что ж, — говорила она себе, — когда это случится, я тоже отправлюсь в путь, уйду отсюда в широкий мир». Мэри несколько раз ездила с отцом на день в Чикаго, и ее пленяла мысль, что скоро она сможет совсем переехать туда. Перед ее глазами проплывало видение длинных улиц, заполненных тысячами совершенно незнакомых ей людей. Очутиться на одной из таких улиц и жить своей жизнью среди чужих людей — это было бы все равно, что перевестись из безводной пустыни в прохладный лес, устланный нежной молодой травой.

В Хантерсбурге Мэри все время жила с таким ощущением, словно над ней нависли тучи, а теперь она становилась взрослой девушкой, и спертая, душная атмосфера, которая, ее постоянно окружала, делалась все более невыносимой. Правда, вопрос о ее положении в местном обществе прямо никогда не ставился, но она чувствовала, что против нее существует какое-то предубеждение. Когда она была маленьким ребенком, в городе ходила сплетня о ее родителях. Жители Хантерсбурга долго не переставали ее обсуждать и, когда Мэри была еще девочкой, подчас бросали на нее насмешливо-сочувственные взгляды.

— Бедное дитя! Как жаль ее! — говорили они. Однажды пасмурным летним вечером, когда отец уехал куда-то за город, и Мэри сидела одна в темноте у окна его кабинета, она услышала, как на улице мужчина и женщина упомянули ее имя. Они шли, спотыкаясь в темноте, по тротуару под окном кабинета.

— Дочка доктора Кокрейна славная девочка, — сказал мужчина.

Женщина рассмеялась.

— Она подрастает и уже привлекает внимание мужчин. А ты на нее не засматривайся! Вот увидишь, она кончит плохо. Яблочко от яблони недалеко падает! — ответила женщина.

Некоторое время Мэри сидела на камне под деревом в саду и думала об отношении жителей городка к ней и к ее отцу. «Это должно было бы сблизить нас», — говорила она себе; ей хотелось знать, сделает ли близость смерти то, чего не могли сделать тучи, уже много лет висевшие над их головами. В эти мгновения она не находила жестоким, что отец вскоре окажется перед лицом смерти. Сейчас лик смерти представлялся ей до некоторой степени привлекательным, милосердным, доброжелательным. Рука смерти откроет перед ней дверь отцовского дома, выход в жизнь. С бессердечием молодости она думала прежде всего о ярких возможностях своей новой жизни.