Грим - Никита Никуда

Тропа уводила в болото. А что если, подумал он, она ведет не туда, а оттуда? И все эти бледные твари болотные, что здесь родятся и водятся, всё то гнилое, гнутое, гнусное, что в мире ни есть, являются выходцами из этого болота - по этой тропе - в жизнь?

Он оглянулся на лес, откуда пришел, проследил, насколько было возможно, тропу, однако никаких выходцев вдоль нее не нашел. Но в северо-западной части леса, где было не так густо, в том месте, где деревья расступались, создавая плешь, он увидел, что какой-то человек в хаки (и погоны были на нем), отбивается от стаи псов. Псы набрасывались и отскакивали, действуя так слаженно, будто составляли один организм, только очень большой - да так оно и оказалось, в конце концов, когда полковник вгляделся в подернутую дымкой тумана даль внимательнее. Этот рыжий пес был огромен, человек же казался не больше блохи, но в следующее мгновенье исчез в пасти рыжей собаки, словно сухая игла в пламени.

Ветви качнулись под Одинцовым, но не под действием ветра, как он тут же сообразил. Воздух остался недвижен, только запах, который он почти перестал ощущать, снова сделался гуще. Поверхность вод колыхнулось, по ней пробежала рябь, где-то что-то плеснуло - ластами или веслом. Дерево дрогнуло вместе с почвой, из которой росло, земля затряслась. Обе птицы, сирин и алконост, вспорхнули и закружились над берегом, что-то крича.

Первой мыслью полковника было, что это повторился подземный толчок. Кстати припомнил, что предыдущий, который их из-под земли выпростал, имел эпицентр тоже в каком-то болоте. Что он на этот раз вытряхнет? Бросив взгляд на северо-запад, он успел заметить, как рыжий пес отрыгнул из собственной пасти другую собаку и быстро ее облизал.

А в следующую минуту все его внимание сосредоточилось на болоте. Сперва показалось, что кто-то барахтался в нем, тонул, но пытался выбраться. Он пригляделся: близлежащая часть болота несколько приподнялась. Какое-то существо, похожее на материк, не лишенный растительности, возникло над вязкой поверхностью, гребнем, принятым им за Урал, вспоров брюхо болота. Стало вдруг видно во все концы света - от океана до океана, от А и до Я и далее - от Англии до Японии, от Сохо до Сахалина, от геев до гейш, покуда подобие горы, затмив горизонт, не приблизилось к гнезду Одинцова.

Оно было похоже на голову вымершего гигантского завра, имело азиатские скулы, но европейский разрез глаз, хотя глаза эти казались настолько близко посаженными, что походили на знак бесконечности, на фоне тусклой болотной жижи ярко горя. Голова была в шишках и пятнах, напоминавших побои, пасти не было видно, хотя, по всей вероятности, имелась и пасть.

Полковник выхватил свой наган. Это было сделано машинально. Револьвер у него был солдатский, без самовзвода, приходилась перед каждым выстрелом взводить курок, что оставляло мгновение для размышления и позволяло тщательней целиться. Метил он завру в глаз, огромный, как облако. Но или оболочку облака не удалось прострелить, или пули в бесконечности по иной траектории движутся - несмотря на всю свою тщательность и неторопливость, несмотря даже на то, что зверь не удосужился глаз этот веком прикрыть, видимого вреда его органу полковник не причинил. Он расстрелял весь барабан, а когда чудовище, скорее любопытствуя, чем досадуя или сердясь, вновь приблизило свою морду вплоть, выхватил саблю.

- Уж не убить ли ты меня хочешь, герой?

Голос словно из подземелья или подсознания шел, и поначалу со зверем у полковника не ассоциировался - говорящих чудовищ до сей поры ему встречать не приходилось. Тембр его оказался несколько глуховат, но речь звучала разборчиво, а смех, сопровождавший вопрос, походил на болотное бульканье.

- Только Сотворивший меня может приблизить ко мне меч Свой, - сказало твердоглазое чудище. - Меч - а ты с сабелькой, Аника-воин. Пришел, увидел, победил. Венивидивицин.

- Одинцов, - поправил полковник. - Кто ты, чудище обло?

- Кто я - об этом многие думали. Думали и остановились на том, что все равно не понять, а лишь можно немного приблизиться методом постепенного нагнетания определений. Нагнести?

- Нагнети, - сказал полковник.

- Гиппопотам, кит, бегемот, - стало нагнетать чудовище, - Раав, отчасти ковчег, и уж точно, что сфинкс. А так же чудище вод, Тиамат, вепрь, да как не определи - всё верно будет. А так же являюсь божеством для некоторых групп населения. Одни считают, что тело моё станет им евхаристией в день Суда, и сим обретут бессмертие. Другие принимают меня за медведя, и думают, что обитают в моей шерсти. Сдается, что это обман чувств, но я не препятствую. Пусть обитаются до поры, коль им совсем уж деваться некуда. Ты меня Твердоглазым зови, да покуда не бойся. Пока возможен с тобой диалог, зла большого не причиню. Так-то я погружен большей частью в болото безмолвия.