Грим - Приключения в приличном обществе

Разминувшись с обоими, я проследовал далее, мимо распахнутых, мимо закрытых дверей, мимо хорошеньких, женского пола служащих, шнырявших от двери к двери с озабоченным видом, как будто что-то могло их озаботить всерьез. Я еще раньше отметил, что младший административный персонал у нашего мэра подобран со вкусом. Сотрудники рангом повыше, попавшиеся мне на глаза по пути в приемную, не запомнились. Они не топали. Ступали осторожно и в большинстве своем вкрадчиво. Но, раз взглянув на их честные постные лица, тут же хотелось их забыть.

Я уже бывал здесь и знал, что приемная находится на втором этаже. Там, занимая полстены, висела сильно увеличенная репродукция 'Ходоков у Ленина'. Да Ленин и сам, честно говоря, был ходок. Стрелок по кличке Каплан убил его на моих глазах. Но это так, в сторону.

К фамилии вождя кто-то приписал букву Ч, но подмены, похоже, никто не замечал. Приемная была столь велика, что я не сразу обнаружил в ней секретаршу, хотя эта белокурая девушка - на радость любителю - была довольно крупна.

Она разговаривала по телефону. Не прерывая общения, записала что-то в блокнот. Сделала мне жест: сядь. Всем было известно пристрастие мэра к этой блондинке. И ее влияние на него. Никто с ней не спорил по пустякам. И я не стал. Сел. Хотя предполагал как можно скорее покончить с визитом.

- Там у него зам по строительству, - доверительно шепнула она мне, прикрыв мембрану рукой.

Я кивнул. Не успел я вновь выправить подбородок, как дверь начальственного кабинета распахнулась, и из нее плечом вперед вывалился какой-то мужчина.

- Ты уволен! - донесся до нас троих голос его босса. - Иди, попрощайся с коллективом!

Мужчина, собиравшийся было вздохнуть, вместо этого вздрогнул. Я посочувствовал этому человеку, хотя он был мне совершенно чужд. Но посудите, куда он пойдет, как он дальше существовать станет, будучи вне своей должности весьма сер?

Секретарша строго на него взглянула, и он как-то сразу обмяк, то ли под действием ее взгляда, то ли просто время пришло расслабиться - внезапно, словно из него скелет вынули. Униженный, но не оскорбленный, он опустился на стул напротив меня.

- Распоряжение об увольнении мне на стол! - не выходя из кабинета распорядился начальник. Меня он не мог видеть в оставшуюся распахнутой дверь. Но, тем не менее... - Дмитрий Демидович! Входите, прошу вас! - пригласил он очень радушно.

Кабинет босса был еще просторней, чем апартамент его секретарши - размером с маленький тронный зал, а вкупе они занимали всю правую половину этажа. Обставлен - как и все подобные кабинеты. С единственным, может быть, отличием: на стене за спиной мэра, там, где обычно вешают портрет государя, висели часы. Часы громко и посекундно тикали.

Мэр был лишь немного старше меня, года на три-четыре, и я знал, что, когда встанет, окажется того же роста и комплекции, что и я. Но на этом наше сходство заканчивалось и начинались различия, главным из которых было то, что его я считал негодяем, а себя - нет. Но ссориться с ним из-за этаких пустяков я не собирался, а наоборот, был намерен дружить. Вам, возможно, тоже он придется не по душе. Но как тут не вспомнить Шопенгауэра с его ежами. Или с дикобразами, черт бы их всех побрал. А с негодяями проще, не правда ли? Я дружил. Негодяй всегда предсказуем, а от человека добропорядочного никогда не знаешь, чего ожидать. Это как-то связано с проблемой выбора, я упоминал.

Фамилия его была Старухин. Имя-отчество? Пусть будет Павел Иванович, раз уж садовник привык. Иные утверждали, что никакой он не Старухин, а Старухер, еврей, однако почему этот хер дает ему право на еврейство? Вот вопрос.

На подробностях встречи останавливаться вряд ли стоит. Вы по телевизору каждый день такие видите и легко можете сами воспроизвести стандартный набор приветственных фраз, наигранное радушие, улыбчивость обеих сторон. Со скидкой на нашу провинциальность и простоту. Можно было бы вообще не упоминать об этом моем визите, если б не настойчивая необходимость для меня самого восстановить последовательность основных событий этого периода моей биографии.

Я до сих пор не знаю, за кого он меня принимал во все время нашего с ним не столь долгого знакомства. За миллионера из мыльных опер, расточающего честноукраденное, законнонаграбленное, справедливоотжатое на политические нужды и несложные амбиции малознакомых и малосимпатичных людей? На сколько, кстати, миллионов я выглядел в его глазах? Я ведь не стал ему уточнять, сколько сотен тысяч долларов мне не хватает даже до одного. Сам я этот критерий по отношению к себе не применял. Как бы ни был богат Синдбад, Багдад богаче.