- Полезайте вы первой, графиня, - сказал я. - Я вам отсюда как-нибудь помогу.
Видно было, что лазать по таким лестницам ей до сих пор не приходилось. Хорошо, что ступеней было всего семь. Но, преодолев их, надо было еще суметь протиснуться в лаз, что с ее формами (впрочем, классическими) мне представлялось проблематичным. Да еще длинное вечернее платье мешало ей. Я со своей стороны, то есть снизу, деликатно ее подталкивал.
Легче верблюду сквозь игольное ушко, упираясь руками в графинин круп, некстати подумал я. И совсем уж некстати возникшая в результате всей этой возни эрекция (как я ни деликатничал) изрядно отвлекала меня.
Протиснуться все-таки нам удалось, лаз был рассчитан аккурат под ее формат. Как только она втянула в лаз каблучок, я протиснул в дыру свой драгоценный узел, после чего нырнул в нее сам.
Сад сегодня особенно благоухал. После спертого больничного воздуха, смертного запаха застоявшихся яств, голова немного кружилась. Графиня ахала, вертя головой, стоя все еще на четвереньках, дожидаясь, пока я помогу ей встать. Я подал ей руку, она поднялась.
Красоты - красотами, однако человечьим духом вблизи и не пахло. Опоздали мы, или сам, назначивший это время Кузьма, замедлил с приходом? Хоть бы знак какой или указатель, куда нам двигаться, хоть бы нечаянный намек, след, оставленный в примятой траве. - Никанор, выскочивший из ближайших кустов, появился как нельзя более своевременно. А то я уж, было, решил, погуляв немного, проталкивать графиню назад.
Он успел уже где-то хлебнуть, но в меру, не до забвенья обязанностей, потому что вывел нас прямиком в нужное место, ни разу не заплутав, хотя добираться нам пришлось минут пятнадцать. Шли мы гуськом, друг за дружкой, узел мой то и дело падал, Никанор, идя впереди, размахивал руками и оборачивался, обращая наше внимание на то или иное чудо или достопримечательность. Графиня вертела шляпкой, ахала, спотыкалась и едва не роняла себя. Мне приходилось ее ловить и поддерживать - все это из вежливости, а не ради бестолкового Бонифация, который еще более возликовал, и уже не было никакой возможности скрыть его ликованье.
Кузьма, полулежа в кресле-коляске, ждал нас под раскидистым деревом, по своему обыкновению о чем-то задумавшись. Нас он заметил лишь тогда, когда Никанор, приблизившись первым, вежливо кашлянул.
- Так вот вы какая, - сказал Кузьма, с удовольствием разглядывая графиню. - Я слышал о вас много лестного от своих друзей. На самом деле они в вас ничего не поняли. Вы превосходите всякое их воображение. Но не моё, - добавил он, тем не менее.
Графиня, не зная, в похвалу ли ей это было сказано, или содержало некий негативный намек, на всякий случай сделала ему книксен.
- Это вам будет мешать, уберите, - обратился он теперь уж ко мне, мельком взглянув на мои оттопыренные штаны.
Не зная, как с этим быть, я присел, уминая плотнее свои простыни, растрепавшиеся от цеплявших мой узел ветвей и от многократных его падений.
- Могу я взять с собой свой узелок?
- Узелок? - Он бесцеремонно протянул руку, перегнувшись через поручень кресла и вытянув одну из простыней. - С испугу написано, - заключил он, критически рассмотрев ее на свету и выдернув из контекста пару цитат, которые здесь приводить не буду. Я не согласился с его замечанием, но промолчал. В другое время я бы ему, конечно, не дал над моими трудами подтрунивать. Я бывает, вздрагиваю с испугу, но чтобы писать?
- Я бы с удовольствием поболтал с вами, будь у нас времени в запасе хотя бы еще с полчаса. Но у нас и пяти минут нет, поэтому к делу. Мы находимся с вами под Древом Свободы, - тоном гида сообщил Кузьма. - Это драгоценное древо я сам двое суток выращивал, не покладая рук - своих и Никифора.
Никанор вновь кашлянул, но не поправил обмолвку.
Дерево было раскидистое и вероятно высокое. Верхушка его была скрыта густейшей листвой, и насколько ствол простирался ввысь, сказать было трудно. То, что в течение суток, пускай даже двух, можно вырастить такой экземпляр, было несомненным вымыслом. Но возражать его небылицам я не стал, поостерегся его раздражать по столь пустяковому поводу.
Как растут деревья? Вверх, вниз. Черпая корнями гниль и навоз, тянутся к свету. (Из хлама слов, обрывков наваждений, снов, осколков действительности возникает роман.) Нет, невозможно такое вырастить за два дня.
- Путь вам предстоит нелегкий, но цель стоит того, - продолжал Кузьма. - С ветки на ветку, с сучка на сучок, вам надо взобраться на самый верх.
Читать дальше