Грим - Приключения в приличном обществе

- Ах, что вы себе сюда позволяете? - вскричала Наталья, да так громко, что даже Маргулис, оторвавшись от еды, строго взглянул в ее сторону.

- Как вам не совестно, Иванов, - сказал он укоризненно. - Стыдно же.

- Видите же, что женщина за мной занята, - сказал Вертер.

- Врете, Вертер, ваша фройляйн с победой революции принадлежит обществу, - сказал Иванов. - Да и не для тебя эта многообъёмная женщина. Подыскал бы себе адекватный объект.

- Оставьте в покое наших любовников, - сказал Маргулис. - Они символ нашей революции, а не вы.

- Только при обобществлении средств производства можно обоб... об баб... об обабществлении говорить, - поддержал командира наш комендант.

- Есть такой трахтат - Камасутра, - сказал Никанор. - Древнеиндийский еще.

- Жаль, древнерусских не сохранилось. Вот где, наверное, беспредел, - сказал Иванов, прижимаясь к Полине.

ПОЛКОВНИК: В африканском походе Бонапарт чего учудил. Картошка кончилась, так он гвардию вместо картошки - мартышками.

КОРНЕТ: А где ж Ефросиньюшка, радость моя?

ГОРГОНА: Ах, съель, как я думаль на это, голодные господа. Заседатели всё крутились вчера, кутили тут. Суп с шампиньон требоваль.

ПОЛКОВНИК: Нет господа, вы как хотите, а кролик в своем соку...

КОРНЕТ: А к нему суп из присяжного заседателя.

ГААГАДЗЕ: У нас, в Гааге заседателей не едят. Гаагской конференцией запрещается.

РЖЕВСКИЙ: Этот сюр-суп всего лишь фантазия, господин иностранец. Черный голодный юмор.

ПОЛКОВНИК: Так вот, кролик с кровью готовится так...

КОРНЕТ: А то отварить этого гада до полуготовности, а потом в жаровню с кипящим маслицем.

ПОЛКОВНИК: Берем кролика, душим, тушим пятнадцать минут...

БЕРГ: Прямо в шерсти?

ПОЛКОВНИК: Когда французов преследовали, я зайца поднял. Тут французы, тут мы. Так он голодного француза до того испугался, что сам бросился к нам в борщ. А шерсть - так ее ложкой выбрали повара.

БЕРГ: Шутите всё, полковник.

ПОЛКОВНИК: Шучу. А пленный один - барабанщик, помнится - облившись желудочным соком, сам себя съел.

БЕРГ: Оцените, господа, кулинарный кульбит.

- А для меня животные неприкосновенны, - сказал Жевакин. - Гуманные гурманы их не едят. Ведь мы же для них, как боги, когда любим их. И хуже всяких чертей, когда обижаем или едим.

- Жрать их, особенно жареных - и желудку во вред.

- Вот-вот. Человек, взглянув на эту проблему глазами животного, понятие ада себе сотворил. Вот, взгляните: мы их варим в котлах клокочущих - как будто их грех столь велик. Жарим в кипящем масле на раскаленных сковородах. Обдираем, потрошим, насаживаем на вертел и опять жарим. А потом поглощаем их, претворяя эту пищу в себя. И нам, грешным чревоугодием, перевоплощенье в животных, может быть, предстоит.

- Так можно и духом упасть.

- Начали за Эроса, а кончили за упокой.

- А что, мы уже кончили?

- Тема Эроса широка и неохватна. Многие работали над этой проблемой - от крупных специалистов до мелких жуликов. Некоторые, обобщая оба инстинкта, даже тему питания включили сюда.

- Так может и путаница произойти. Я бы поостерегся на месте этих специалистов делать такие бесшабашные обобщения.

- Нет, сам-то я в этом Дворянском Клубе только однажды был, но достоверно рассказывали. А какие меню! Девочка с клубникой, Маша с персиками, Таня под соусом провансаль.

- Должно быть, красивые?

- Самого пылкого гастронома способны удовлетворить. И за редким исключением - благородного происхождения.

- Нет, это безнравственно, господа, питаться сливками общества.

- А кто говорит ... Да то ли еще бывает под покровом тайны у них. Один князь на моих глазах, не дождавшись от полового Марины (Марин у них в маринаде готовят) кусок носа ему откусил.

- Заплакал, наверное?

- Кто? Половой? Да нет, смирился. Уж коли, говорит, откусили - откушайте. У них тоже там революция вроде как. Кулинарная. Гурманизация в межличностных отношениях, а гуманности - никакой. А тематические вечера, встречи с писателями? Встретить - встретят, а уж проводить - этого нет у них. Одного задушили в объятиях, другого забили ногами. Третьего съели. Прочитали, а потом съели. Видно, понравился.

- Оленину в горшках подают! А ведь ее Пушкин любил!

Пушкин! Опять Пушкин! Никуда не денешься от этого Пушкина! Я едва не вспылил. К тому же вся эта олениниана возбуждала во мне инстинкт совершенно недвусмысленного толка.

- Один итальянец у себя в Италии ...

- Я слышал, у большевиков суп с пальцами подают.

- Один итальянец влюбился в пиццу!

- Это что. В пиццу и я б влюбился. А вот дядя мой влюбился в холодец. Одна нормировщица его прикармливала. Так он к ней каждый вечер ходил. Она-то все думала, что любовь к этой еде перерастет в настоящее чувство.