Юкио Мисима - Жажда Любви

Эцуко отказалась. Ее отказ выпить сакэ за компанию дал еще один повод для разговоров о ней как о заносчивой женщине.

Этот день оставил у нее приятное впечатление от семейного общения, во всяком случае Эцуко не находила повода для недовольства. Во-первых, она была удовлетворена внешне равнодушными отношениями между ней и Якити — они научились не выказывать превосходного настроения, сохраняя бесстрастное выражение лица. Во-вторых, она была довольна Сабуро — он не поддерживал застольного разговора, был скучным, помалкивал все время. В-третьих, ее устраивала сдержанность Асако, материнская заботливость которой не была слишком назойлива. В конце концов, даже Кэнсукэ и его жена, которые прятали свою враждебность под маской доброжелательности, не вызывали в ней неприязни.

Нобуко облокотилась на колено Эцуко, в руке которой были полевые цветы.

— Как называются цветы, тетя Эцуко? — спросила она. Эцуко не знала, поэтому обратилась к Сабуро.

Сабуро взял цветы, но тут же вернул их.

— Это воробейник, — сказал он.

Эцуко удивилась не странному названию цветов, а тому, как быстро он вернул ей букет. Чуткая на слух Тиэко вмешалась в разговор: «Этот парень только делает вид, что ничего не знает, а на самом деле он знает многое! Ну-ка спой песню Тэнри! Вы будете восхищены, он прекрасно все помнит».

Сабуро опустил голову, покраснел.

— Пожалуйста, спой! Что ты стесняешься? Спой же! — настаивала Тиэко, протягивая ему яйцо, сваренное вкрутую. — Смотри, возьми вот это. Спой для нас!

Сабуро взглянул на зажатое в руке яйцо. Колечко с дешевеньким камнем сверкнуло на ее пальце. В его черных, как у щенка, глазах отразился солнечный луч.

— Не надо мне яйца. А песню спою, — сказал он и смущенно улыбнулся.

— Вот эту — «Если взором окинуть весь мир…», — сказала Тиэко.

— А, «Если взором окинуть весь мир»?

Его лицо стало серьезным. Взгляд устремился вдаль — туда, где находилась деревня. Сабуро декламировал литанию секты Тэнри, словно зачитывал императорский указ:

— Во время войны это было под запретом, — произнес Якити. — Первые три стиха звучат так, словно в них заключается все Его таинство. По логике мысли во всяком случае. Вот почему, я думаю, информационное агентство не транслировало эту песню, — сказал он многозначительно.

Ничего интересного в этот день — в день их семейной вылазки в горы — не произошло.

Через неделю Сабуро взял три дня отпуска. Он брал их ежегодно в апреле, чтобы поехать в Тэнри для участия в фестивале, который проводился двадцать шестого числа. Там он собирался встретиться со своей матерью — обычно они останавливались в одной гостинице, а потом совершали паломничество в Главный храм.

Эцуко никогда не бывала в Тэнри, где стоял величественный храм, воздвигнутый на пожертвования прихожан и верующих со всей страны. Эта помощь называлась «кипарисовой верой». В центре храма помещается алтарь. Его называют чудесным. Рассказывают, что в последний день мира на него должна упасть небесная манна; если это будет зимой, то она упадет в виде снежных хлопьев, словно сноп солнечных лучей через окна на крыше храма, — кружась и танцуя на ветру.

В словах «кипарисовая вера» ясно слышатся звуки молитвы, радость труда, ощущается запах свежего дерева. Есть предание о старце, который, будучи не в силах выполнять тяжелую работу, помогал тем, что переносил землю в носовом платочке.

«Ну хватит об этом… За эти три коротких дня, пока не было Сабуро, во мне вызрело какое-то новое чувство, вызванное его отсутствием. Словно садовник, который после долгих трудов и забот испытывает радость, когда берет в ладони персик, наслаждаясь его тяжестью, я ощутила, как налились тяжестью мои руки, когда Сабуро отправился в отпуск, — эта тяжесть была сладостной. Сказать, что мне было одиноко в эти три дня, — значит солгать. Чувство, вызванное его отсутствием, было похоже на что-то тяжелое и ароматное. Это было наслаждение! Повсюду в доме, куда бы я ни заходила — в сад, на кухню, в мастерскую, в его спальню, — я везде ощущала его присутствие».

На окне спальни Сабуро проветривалось одеяло. Оно было из хлопчатобумажной ткани — тонкое, темно-синего цвета. Эцуко отправилась в конец огорода за китайской капустой и кунжутом для ужина. Окно спальни Сабуро выходило на юго-запад. После полудня в него заглядывало солнце, лучи проникали во все уголки комнаты. В глубине можно было видеть рваные фусума. Эцуко не решалась подойти ближе, чтобы заглянуть вовнутрь. Ее внимание привлек тонкий аромат, струящийся в лучах заходящего солнца, — это был запах щенка, растянувшегося во сне на солнцепеке. Несколько мгновений она рассматривала потертые и засаленные места, источавшие запах его кожи. Она брезгливо прикоснулась пальцем к одеялу — словно это было какое-то животное. Ткань, вздувшаяся от нагретого воздуха, податливо приняла ее прикосновение. Эцуко отпрянула. Она медленно спустилась по каменным ступеням, под тенью дубов, в сторону поля…