Яков Арсенов - 76-Т3

— Видел, — сами по себе перешли они на «ты». — Я учусь на ДПТМ.

— Динамика и прочность машин. Чердак у тебя еще не поехал?

— У тебя, кажется, недержание мыслей, — сказала она на прощание. — Ты действительно придаешь ночи некоторое любопытство. Но оно не настолько завладело мною, чтобы отдаваться ему до утра.

— Я буду говорить об этом в палате лордов!

— Что ты сказал?

— Так, к слову пришлось.

Лика была интересна тем, что быстро перехватила инициативу. Артамонову не нужно было подыскивать маршруты для прогулок, темы для разговоров всего, на чем держатся отношения, когда души приоткрыты на треть.

Атмосфера знакомства содержала как раз тот изотоп кислорода, который лучше других усваивался Артамоновым.

— Давай будем ходить с тобой всегда в один кинотеатр и брать билеты на одни и те же места, — говорил он.

— Зачем такие условности?

— Чтобы после расставанья сильнее и дольше мучаться.

— Ты планируешь расставание?

— Я не планирую, так всегда случается.

— Я не понимаю этой системы мучений.

— Очень просто. Ты приходишь после разлуки в кино, а два места там святые. Идешь по Майскому парку, а лавочка под кленом — святая. Ты будешь мучаться, вспоминать.

— Забавно, ты предлагаешь отрезать пути разлуке?

— Да, мы с тобой создадим область мучений.

— В этом что-то есть.

— А когда расстанемся, я буду тебе писать.

— Зачем писать, если расстанемся?

— Ты будешь получать письма и вспоминать об этом лете. Не обо мне, а о лете. Время будет идти, письма реже и реже. Они будут напоминать уже не об одном каком-то лете, а о юности вообще. Я превращусь в символ. Когда ты начнешь округлять количество прожитых лет до десятков, я стану напоминать тебе не о юности, а обо всей твоей жизни. Все забудется, и жизнь представится тебе сначала юностью, потом летом и, наконец, днем единственным днем, когда мы с тобой познакомились.

— Интересно. Но почему ты постоянно твердишь о разлуке?

— Я всегда в конце концов оставался один. Теперь я специально заостряю внимание на расставании, чтобы как-то от противного, что ли, сохранить нашу дружбу.

— Мы с тобой не расстанемся, правда?

— Прошлое должно обретать законченный смысл. Чтобы с ним было проще входить в товарные отношения. Рассказывать по бартеру, спонсорски делиться, забывать по сходной цене или молчать в обмен на что-то. Земля долго стелилась под ноги закату. По городу пошла ночь в черном до пят платье. Одинокая звезда стояла над миром и предлагала себя в жертву. Объективных условий сорваться с орбиты и падать, сгорая, не было.

— Этим летом у меня истекал какой-то срок. Я тебя, в общем-то, ждала. Я бродила, как заклятая, по городу, представь, а счастье уже начиналось. Ты доделывал свой курсовой, а в точке уже сходились две наши с тобой параллели.

Она постоянно ожидала непогоды и брала с собой накидку с капюшоном. В ее сквозном целлофане она походила на букет в слюде и говорила о странном свойстве дождей, случайных, обложных и слепых, о том, как они могут доводить до любви, до беды, до отчаяния. Ей был по душе их излюбленный метод — не кончаться, кончаться и влить из любого момента. Артамонов шел домой. Ее слова продолжали медленно падать. Обратите внимание на ночную застенчивость улиц. Дома в этом районе засыпают с заходом. Потому что все они учреждения. Жилых здесь нет. Слов для этих красот не отыскать в дремучих томах. Я люблю наш район.

Лика без предупреждения исчезла на неделю в деревню к бабке. Артамонов потускнел.

— Твое излюбленное занятие — бить в места, не обусловленные правилами, — высказал он ей. Я не готов к дилеммам. То обними, то уйди с глаз долой. Я не железный, потрескаюсь от таких перепадов нежности.

— Будешь знать, как наплевательски относиться ко мне и не считаться с моими чувствами! Ты совсем забыл, что меня можно не только оббалтывать всякими фантазиями, но можно еще и целовать, — сказала она и искренность обозначилась в глазах маленькими искорками.

— Я боюсь, как бы мы не наделали лишнего с тобой.

— Между нами не может быть лишнего.

— Не знаю, что за поветрие надуло в мою блудную душу столько платоники.

— Бедный человек.

Практика шла свои ходом. Турбины на БМЗ крутились независимо от взрывов эмоций обслуживающего персонала. Талоны на спецмолоко практиканты отоваривали в «девятнарике» пивом и сухим вином.

— Познакомил бы с художницей, — ныл Нынкин. — Пусть она пригласит нас к себе. Скука, чаю попить не с кем!