Яков Арсенов - 76-Т3

— Это на мне не сказалось бы никак.

— Почему? Я бы отнес ваши тапочки в милицию.

— Если бы я пошла следом, вас оттуда могли бы и не выпустить.

— Вы можете говорить что угодно, но об одном я вам должен поведать честно: в вашем коврике мне увиделась возможность будущего. Если сегодня часиков в девять вы окажитесь в «Журавлях», мы не разминемся.

— Вы уверены? — навела она на него свои токсичные в пол-лица глаза.

— Я расскажу вам массу интересных историй. Вплоть до того, что вы измените свою жизнь.

— Я впервые наблюдаю наглость в такой необычной форме.

— А насчет Канта… — Артамонов откашлялся, — я давно искал эту книгу.

— Вы всегда работаете под наив? — она стерла ногой нарисованное.

— Как вам сказать… вечером я объясню.

— Что ж, я подумаю.

— Вам ничего не остается делать. — Он посмотрел ей вслед и пожалел, что постригся под ноль.

Пунтус с Нынкиным поджидали его, чтобы уколоть, уличить, укорить и взять еще трояк на пиво.

— Система не сработала? — спросил Пунтус.

— Посмотрим, — выпил Артамонов бутылку пива, как горнист.

— Как же теперь интеллектуальное лето? — стряхнул с носа песок Нынкин.

— Знаете, мне все-таки кажется, что лучший стимулятор человеческой деятельности не кофе и не крепкий чай, а нормальная девушка.

— Совсем недавно ты говорил обратное, — зевнул Нынкин.

— У нее такие большие глаза, — оправдывался Артамонов, — что издали кажется, будто она в очках. Как пульсары. В «Журавли» он пришел задолго до девяти. Устроился за единственным свободным столиком под фикусом и принялся мять в руках гардеробный жетон.

Она пришла ровно в девять. В это, конечно, не верилось. Они пили коктейль, танцевали. Разговор не вязался. Как будто преодолевали звуковой барьер. Она чувствовала над собой громаду его необычности и считала себя обязанной вести беседу, но терялась. На пляже она была независима, свободна. А сейчас пришла на свидание, значит — покорилась. Это подавляло ее. И еще его резко очерченные скулы и блуждавший по плечам взгляд, никак не попадающий в глаза.

— Зачем вы на ночь глядя надели темные очки? - спросил он. — Закрывают половину души.

— Вы немного психолог.

— Все мужчины немного психологи. Мне нравится эта песня, — кивнул он в сторону подвешенной к стене колонки. — Пробирает в области грудинки.

— У вас там находится душа?

— Примерно.

— У большинства мужчин она несколько ниже. Ресторан закрывался. Словно разочарованная, она заспешила домой, нисколько не играя. Артамонов не находил объяснений своей нерасторопности.

— Сегодня будет интересная ночь. Хотите, я вам ее покажу? — сказал он.

— Я могу вполне самостоятельно отправляться на подобные прогулки. — В ее голосе было заметно любование так быстро и красиво сочиненным ответом. Она принялась дожидаться похвалы в какой-то задуманной форме.

— Что ж, случай вполне банальный. Естественное завершение каждого чистого начинания. Тактика постоянно оплевываемого оптимизма. Вы нисколько не оригинальны. На вашем месте так поступила бы каждая.

— Вы вынуждаете меня поступать беспрецедентно. Если вашей ночи налево, то нам по пути, и ваше соседство в качестве гида не разбавит интереса. Ну, как? Теперь я не банальна?

— Совсем другое дело.

Они зашагали по тротуару. Не договариваясь, направились к пляжу. Незыблемость позиций, на которых застал их последний танец, становилась проблематичной. Ситуация требовала уступки от одной из сторон. Артамонов сказал:

— Как вас зовут? «Вы» кажется мне настолько абстрактным, что я боюсь, как бы не перешел на «эй». Такое ощущение, будто на меня смотрят глаза, сплошь состоящие из одного только белого яблока, без всяких зрачков и радужных оболочек.

— Вы так страшно говорите. Лилия. — И протянула ладошку.

Артамонов почувствовал, как увлекся пустой беспредметностью разговора. Напряжение, которое обычно снималось физически, подменялось новостью совершенно иного желания — пустословить, нести околесицу без всяких околичностей. Долгое время он распоряжался бог знает кому принадлежащими выражениями, возводил из нуля громады, сводил на нет широкие масштабы. В первом приближении это походило на пинг-понг, с тем лишь отличием, что все подачи делал он.

Два человека, разделенные паузой непривычки, надолго растворились в темноте шаманьих переулков, из которых свет набережной вырвал их сближенными до понятия «идти под ручку».

— Не видел ли я вас в БИТМе?