Ирина Муравьева - Любовь фрау Клейст

— Со мной? — пересохшими губами спросила фрау Клейст и громко сглотнула слюну. — Со мной ничего.

— Если я не ошибаюсь, — вкрадчиво заговорил он после небольшой паузы, — Гретхен было пятнадцать лет. Хорошее число. Когда мальчику, — он опять сделал небольшую паузу, — или девочке исполняется пятнадцать лет, любое мужское или женское лицо, располагающее известной степенью внутренней свободы, может, так сказать, вкусить от плодов наслаждения…

— Зачем вы пришли? — Фрау Клейст уронила на пол снятую наконец-то перчатку.

— А я не пришел, — усмехнулся он и тут же наклонился, поднял перчатку и вежливо протянул ей. — Я здесь был. Я просто пил кофе. Что вас удивляет? Нельзя так бояться, meine liebe… У вас-то все было очень цивилизованно. Прекрасная клиника, аллеи… Чистая операционная, умелые медсестры… Наркоз. Легкий ужин в четыре часа… Я вот вспоминаю другое, и кровь просто в жилах… Да, кровь моя стынет. Хотите, я вам расскажу?

Он с озабоченной, но все-таки дружелюбной миной придвинулся к самому лицу фрау Клейст.

— Представьте: Россия, Москва. Дикий холод, мороз тридцать градусов. И девочка лет девятнадцати. Такая дурнушка, блондиночка. И вдруг приезжает красавец. С Урала, я думаю. Впрочем, неважно. Ручищи! Такой как сгребет… Короче, она залетела. Прелестное слово: она «залетела»! Он, кстати, даже и намерен был жениться, потому что нуждался в московской квартире, но он был женат, развестись не успел, и ему, согласитесь, нужно было осмотреться, нельзя же так, сразу… Она «залетела». Сначала и не поняла. А как поняла, тут уж поздно… Животик… — Он обеими ладонями показал «животик» и грустно усмехнулся. — Сказала ему. Он приходит: «Малышка, не бойся. Все сделаем. Завтра. Пойдем к моей тетке, пропустим стаканчик». Пошли они завтра. Ужасный мороз, все в тумане. Сугробы, сосульки. Приходят. Старуха. Уже, кстати, пьяная. Он ставит бутылку. Еще выпивают. Он с этой старухой. А девочка ждет. «Ты, милый, ступай, — говорит старуха, — мы тут без тебя обойдемся». Он ей подмигнул и ушел. «Ложись, — говорит старуха. — Сюда вот, на стол». А на столе две кошки. Свернулись, лежат. Она их смахнула: «Брось, стервы!» Подстелила какую-то простынку. Взяла шприц. Сначала что-то закачала из банки, потом из бутылки всю водку, какая осталась. «Раздвинь-ка мне ноги… пошире, пошире…» И р-р-раз! Эту смесь ей туда и влила.

Фрау Клейст положила руку на горло, в котором забился пульс. Он быстро взглянул на нее.

— И девочку всю обожгло. Но терпимо. Она увидела под стулом перчатки и испугалась за своего милого: «Замерзнет ведь он без перчаток!» Старуха сказала: «Еще полежи минут пять и вставай. Пойдешь по нужде, и все выйдет». Противно, не так ли?

Фрау Клейст молчала.

— Но, может, старуха была слишком пьяной, а может быть, ей не хватило раствора, но только ребенок родился. С таким вот пятном во всю щеку. А что вы хотите? Его обожгло. Ах, варвары-люди! По мне, так уж лучше Джек Кеворкиан…

— Кто? — не поняла фрау Клейст.

— Ну, Кеворкиан, мой старинный приятель. Мы встретились с ним лет… позвольте… когда это было? Проклятая память! Сегодня какое? Десятое, верно? Ну, значит, лет двадцать назад. В Голландии. Чудное место, сплошные тюльпаны. Вы были, конечно? Да, много тюльпанов. Но люди какие-то… Как вам сказать? Беспечные люди, доверчивы больно. — Скрутил папироску, зажег и смеется. — Нельзя так, согласны? Но я не об этом. А Джек мне попался случайно. Был очень солидный симпозиум медиков. У них все как прежде. Люблю эту клятву! Наивная, в общем, но чудная клятва! Слова-то какие? «Клянусь Аполлоном-врачом, Асклепием, Гигией, Панакеей и всеми богами и богинями, беря их в свидетели, исполнять честно, соответственно моим силам и моему разумению, следующую присягу…» Красиво?

Фрау Клейст опять сглотнула слюну.

— А главное — просто! Глядите: «Я не дам никому просимого от меня смертельного средства и не покажу пути для подобного замысла. Точно так же не вручу никакой женщине абортивного пессария. Чисто и непорочно буду проводить я свою жизнь и свое искусство…» О чем мы? О Джеке? Он приехал на этот симпозиум исключительно потому, что в нашу милую цветущую Голландию уже закралась мысль об эфтаназии. Об этом тогда много спорили. И Джек, бедный, с пеной у рта доказывал, что главная добродетель врача — это помочь больному безболезненно уйти на тот свет! Он был простодушен и очень доверчив. — Собеседник фрау Клейст грустно улыбнулся. — С ним было легко, с этим Джеком.