Макс Нарышкин - Downшифтер

Человека можно привязать к стулу и бить палкой, он будет дико кричать и молить о пощаде. Если не забить его до смерти, а дать передохнуть, то на следующий день он будет кричать уже тише, сообразив, что кричать бессмысленно и силы тратить лучше на то, чтобы правильно напрягаться и расслабляться во время удара. На третий день он перестанет кричать вовсе и будет лишь морщиться, ругая себя за то, что не вовремя приготовил мышцу для удара. Человека можно поставить в магазин и заставить говорить: «Уважаемые посетители, сегодня мы проводим беспрецедентную акцию! Покупая две пачки чая „Беседа“, третью вы получаете в подарок!» Первый день человеку будет невыносимо стыдно, и он ежеминутно будет наблюдать за толпой, чтобы, не дай-то бог, в ней не оказался кто из знакомых. На второй день человек убедит себя в том, что все работы хороши, он, к примеру, видит мир вот так, а не иначе, а потому стыдиться ему не следует. На третий человек будет кричать уже с выражением, и на его призывы действительно будут откликаться. Если распространителю присвоить почетное звание «менеджер», то распространением каш он будет заниматься, уже задумываясь о перспективах, которых нет и быть не может по определению. Рано или поздно человек приходит к тому, что работа на дядю есть не только полезное, но и выгодное дело, и с этого момента он превращается в скотину.

Я не бастую против бизнеса, ибо бизнес немыслим без таких людей, я просто объясняю себе причину, которая ведет сейчас меня в школу. Я могу уже сейчас развернуться и сделать так, что ни Бронислав, ни кто другой не найдут меня никогда в жизни. Думаю, им не хватит на розыск меня и в следующей. Я могу уйти, но тогда я превращусь в ту же скотину, которая, приучившись к ударам, не смогла противостоять палке. Оставить девочку на растерзание и уйти — поступок, достойный растения.

Единственное, к чему растение не расположено, это к привычке подозревать всех вокруг себя, даже если ответы на все вопросы найдены.

Найдя неподалеку от своей пристройки кусок арматуры, я всадил ее в косяк и вывернул дверь вместе с торчащими из нее гвоздями.

Уголок, приютивший меня, уже не напоминал мне тихой пристани. Бумаги по-прежнему валялись на полу, на них отпечатались следы тех, кто по ним ходил, но более-менее ценных вещей не было. Видимо, сообразив, что я все-таки вернусь, добрый Ильич унес их к себе.

А в остальном ничего не изменилось. Та же лампочка под потолком, те же самопальные жалюзи, сделанные на уроке труда учениками специально по требованию Ильича, тот же сексуальный прищур Ферджи со стены.

Вскипятить чай, чтобы успокоить нервы, было невозможно. Чайник, по мнению Ильича, — вещь более-менее ценная. Оторвав от пола лежащий на боку стул, я поставил его у стены и закурил. Думаю, долго ждать мне не придется. Очень скоро я увижу всех своих знакомых, и каждый из них проявит себя по-своему. Не помню, говорил ли я о том, что неплохо разбираюсь в мотивации людских поступков… Кажется, да. Так вот, сейчас я разбираюсь еще лучше. И теперь вряд ли встречу с непониманием вопрос человека в потертом пальто и ботинках на босу ногу, если мы вдруг снова встретимся в Москве.

Когда я делал последнюю затяжку, которую мне так и хочется назвать «крайней», а не последней, у пристройки зашуршали колеса. Мое предсказание начало сбываться. Если это не инспекция из роно, конечно, приехавшая выяснить, почему начинающий педагог Бережной позволяет себе пропускать уроки…

Дверь распахнулась, и на пороге возник Витя. Ни слова не говоря, получив команду, видимо, заранее, он прыгнул в мою сторону с явным намерением пробить историку пяткой грудину. Ожидавший нечто подобное, я свалился со стула в сторону и оказался у стены. И в этот момент в ухо мне врезали. Я почему-то сразу вспомнил Костомарова. Не давая мне опомниться, головорез Бронислава всадил мне в живот ногу, и я повис на ней, как на заборе. Когда на спину опустились его руки, я оказался на полу в совершенно недееспособном состоянии. По компании ходили слухи, что Бронислав нанял этого костолома, перекупив его у Киркорова. Все это, конечно, враки, но легче от этого мне не становилось. Обдувая тяжелым дыханием пыльный пол, я краем глаза заметил, что в помещении появился третий персонаж.

— Бронь, это ты, — не глядя в сторону двери, проскрежетал я. Во рту стоял противный привкус меди, грудь болела, в общем, было нехорошо.

— Артур, Артур… — услышал я его скорбный голос. — Что ж ты делаешь, Артур?