Макс Нарышкин - Downшифтер

Батюшка помолчал, словно убеждаясь в том, что предыдущие слова достигли моего понимания, и снова заговорил:

— Через четыре года я закончил православное церковное училище и начал службу. Еще через пять лет стал священником, и Синод дал разрешение на то, что священником церкви Рождества Богородицы станет столь молодой человек, совсем недавно удалившийся от светских утех… И вот уже семь лет я служу господу и людям в этом храме, и до сих пор мне не в чем было упрекнуть себя за содеянное. Но однажды приключилась история, перевернувшая не только мою жизнь, но и, думается мне, могущая перевернуть жизнь всех… Вы нечасто бываете в церкви, Артур Иванович, я знаю. Но, когда все-таки вам приходится бывать там, вы заглядывали хотя бы раз в глаза священника?

Я готов был поклясться, что нет.

— Эти глаза полны веры и чистоты. Силы и уверенности, — говорил он, и я почему-то забыл о намерении выйти вон, хотя только что собирался это сделать. — Зверь, он рядом. Он следует по пятам каждого, да только не каждый знает об этом или, зная, полагает, что Зверь отстанет. Но Зверь не отстает. Он дожидается того мгновения, когда сила веры в бога в вас становится ничтожной, когда вы начинаете захлебываться в алчности или блуде, гневе или гордыне… и в этот момент он появляется перед вами, предлагая условия, не принять которые для вас равносильно смерти. Борьба Бога и Зверя за душу человека происходит каждое мгновение, внутри каждого человека…

Для меня все сказанное было дико, но я продолжал слушать. Причиной тому было нежелание расставаться с Лидой.

— Посмотрите вокруг, Артур Иванович! Распахните свои глаза и вспомните о Всаднике на Коне Белом! Этот вопрос Лидия задавала вам дважды, и дважды же не дождалась на него ответа. Чья-то рука уже лежит на первой печати! Кто-то уже создал для этого все условия!.. Власть гибнет, рушится, гниет, даже не задумываясь о том, что это дело рук и помыслов Зверя, прокравшегося в души многих и одурманившего их.

Помолчав, священник поднял на меня глаза, заговорил тише:

— Я дал вам вчера возможность увидеть то, что произойдет очень скоро. В сущности, это уже происходит. Вы видели это в страшной болезни: бушующий пожар, разрушение, безумие людей, порок, овладевший ими… Я объясню вам это доходчиво, как только может объяснить понимающий священник не доверяющему всецело церкви, но крещеному прихожанину. Когда у вас слабое зрение, врач выписывает вам очки. Надев их, вы начинаете различать все цвета красок, правильно понимать происходящее рядом и делать правильные же выводы. Без очков же вы слепы, как крот, и доверяете только тому, что вам всовывают в руку. Вам втиснут десять рублей, сказав, что сто, и вы будете в это верить до тех пор, пока обман не выяснится при особо неудобных для вас обстоятельствах. Например, в магазине. Но искать того, кто вас обманул, уже поздно. Позавчера, заставив вас против своей воли принять яд, я надел вам очки, сквозь призму которых вы увидели то, что происходит на самом деле. Вчера, опять же против вашей воли влив вам в рот противоядие, я эти очки снял. Но я свидетельствую об этом перед вами и дочерью своей. И готов свидетельствовать перед кем угодно. Разница между мною и лжецами, о которых я веду речь, лишь в том, что я делаю это из благих намерений, они же никогда в этом не сознаются, потому как в этом погибель их и крах.

— Вы не перебираете в своей проповеди, отец Александр? — с сомнением проговорил я, чувствуя между тем непоколебимую логику.

— Перебираю? — задумчиво отозвался священник. — Давайте просчитаем шансы мои и шансы ваши, сомневающегося… зачем вы сюда приехали?

Я замер.

— Вы потеряли веру в то, чем занимались в Москве. Жизнь следовала за вами по пятам, не давая возможности ни на мгновение остаться одному. Вы перестали думать. Вы прекратили читать. Вы превратились в существо одержимое, и целью всей вашей жизни стало накопление. Разве не так?

— Кто вам сказал? — глухо спросил я, точно зная кто.

— Вы правы — Евдокия, — не думая делать из этого тайны, ответил священник. — Скажите мне, чем вы занимались до приезда сюда?

— Я работал.

— На кого?

Моя рука, лежавшая на подлокотнике, дрогнула и сползла с него…

— Я задал сложный вопрос?

— Вы задали… странный вопрос.

— Не может быть. — Отец Александр поднялся из кресла и подошел к окну. — Спросите меня, на кого работаю я, и я, ничуть не сомневаясь, отвечу вам: на вас. Чем же сложен мой вопрос? Но я поставлю его иначе. Что именно вы делали?