Макс Нарышкин - Про зло и бабло

Молчанов склоняется над моим ухом и шепчет:

— А ты полистай свои обязанности юриста компании СОС, утвержденные президентом… Всем, чего ты не найдешь выше подписи и печати, ты заниматься не должен.

От него пахнет контрафактным «Хьюго Босс». При зарплате в десять тысяч баксов мог бы купить что-нибудь поприличнее.

— Вам нужно расслабиться, Герман, — с чувством исполненного долга и большим облегчением произносит Молчанов. — На втором этаже у нас есть сауна, а по соседству — массажный кабинет. Там работает Сонька Золотые Ручки. Если дадите ей десять долларов, она снимет с вас усталость всеми доступными ей способами. А таких в ее распоряжении тысяча и один. Вам понравится последний.

— Вы по-прежнему уверены, что мне должно нравиться то, что нравится вам?

— А у вас есть выбор?

Он протягивает мне руку, я без раздумий ее жму. О плохом, как говорила Скарлетт, я подумаю завтра, потому что сегодня мне думать не хочется.

Ирине я ничего не сказал. И причиной тому была не прослушка и проглядка, а нежелание портить вечер близкому человеку. И даже не вечер, а жизнь. До десяти я молчал, как Леонидас, и лишь изредка бурчал что-то в ответ своей девочке, хлопотавшей у плиты. Мое предложение нанять домохозяйку было отвергнуто с негодованием, и Ирина, не слишком обремененная обязанностями главбуха в одной из строительных компаний, приходила домой всегда до моего появления. Пылесос и готовка ее не угнетали, напротив, оказавшись маленькой хозяйкой большого дома, она ревниво следила за каждой мелочью.

Около десяти часов случилась неожиданность, потрясшая меня не меньше, чем фотокарточки на столе Молчанова. Ирина щебетала из кухни о планах на уик-энд, разливала по чашкам чай, вскоре появилась в комнате, и в этот момент случилось страшное. Сервировочный столик в ее руках дрогнул, колесики поехали в сторону, а Ирина, согнув колени, вдруг повалилась на пол. Радуясь, что чашки стояли не на подносе, а на более прочной основе, я бросил пульт и метнулся к ней.

В такие минуты кто не сожалел, что не врач? Пытка болью любимых людей, которым мы не можем помочь прямо здесь и прямо сейчас, заставляет всякий раз проклинать сделанный выбор профессии. Я мог бы стать врачом и, верно, с тем же успехом оказаться в медицинском центре СОС. И тогда я не орал бы, как полоумный: «Что с тобой?!», и не тряс руками над побелевшей Ириной. Я бы с профессиональным хладнокровием обнажил шприц, сломал ампулы с надписями, которые прочитать могу и сейчас, да только толку от этого мало, ввел бы лекарство, сделал примочку, не знаю, массаж какой, или что там в этих случаях делают врачи, умеющие лакунарную ангину отличать от фарингита. Вызвал бы «Скорую» и сказал: «Коллега, тут то-то и то-то, захватите то-то и то-то». Но поскольку я понятия не имею, что с Ириной и чем то-то отличается от этого, я стою как идиот на коленях, трясу дланями и вою, как собака: «Что с тобой? Что с тобой?»

Наконец-то мой юридический мозг освещает догадка, и в этом тусклом свете я вижу какую-то фигурку, которая крутит пальцем у виска, и по быстро шевелящимся губам ее я читаю: «Скорую» вызывай, дефективный!

Трубка — за моей спиной, на кресле. Делая кувырок назад и выигрывая таким образом несколько секунд, словно это имеет какое-то значение для той ситуации, когда «Скорая» приедет минут через сорок, я хватаю трубу и правильно отвечаю на все вопросы оператора: двадцать пять, не бывало, не беременность.

— Герман, все пройдет, уже бывало…

Я смотрю на нее и мне кажется, что оператора я не обманул только в первом и последнем пункте. Ирина держится рукой за горло и говорит:

— Я сегодня корейских салатов на работе поела…

Утверждать, что ты держишься за горло оттого, что пять часов назад поел корейских салатов, столь же нелепо, сколь нелепо утверждать, что Архимед изобрел маятник потому, что все время ходил голым. Я уверен, что у нее помрачнение, иначе подобное от человека, знакомого с математикой, я вряд ли бы услышал.

«Скорая» побила все рекорды. Она приехала через тридцать минут после звонка и за две минуты до того, как Ирина потеряла сознание. То есть на вопросы моя девочка ответить сумела, а это важно, потому что я ничего, кроме требований быстрее что-то сделать, выжать из себя уже не мог.

— Пока в Склиф, — мимоходом, словно меня не было в квартире, пробормотал врач и стал говорить странные фразы по сотовому в центр.

Он обратил на меня внимание только тогда, когда я едва не свалил его на лестничной клетке на носилки.