Лебедев Andrew - Эдельвейс

Пока аппарат исправно служит Хозяину, зачем вмешиваться?

– Луговской в своей работе допустил ряд непростительных ошибок, – товарищ Сталин, – ответил Берия.

– Ну да и ладно, забудем, – подытожил Сталин, – сперва отличился и мы его наградили, а потом допустил ошибки и мы его расстреляли, в этом диалектика нашей пролетарской философии, товарищ Берия. * магазины Торгсин (букв. Торговля с иностранцами) – в 40-ые и 50-ые годы валютные магазины при гостиницах Интуриста в СССР – в 60-ые Торгсин переименованы в магазины "Березка" Берия молча кивнул.

– Ну так и что у тебя теперь? – спросил Сталин, – как дела на Кавказе?

Берия понимал, почему Сталин спрашивает про обстановку именно на Кавказе, хотя Кавказ и не был тем главным местом, где решалась теперь судьба войны и их с Хозяином личная Судьба…

Берия помнил тот их давешный почти откровенный разговор.

Почти откровенный, потому что у Сталина ни с кем, кроме, пожалуй покойной его жены Нади Алилуйевой и не могло быть полностью откровенного разговора.

Но такой разговор, почти откровенный, какой был у них две недели назад – он очень дорогого стоил. И Берия это понимал. Сталин доверил ему самое – самое потайное. Самое-самое сокровенное, Сталин появился перед ним обнаженным, как в бане – со всеми своими тайными язвами и недостатками, скрываемыми от других. Это было и актом великого доверия, но это было и актом посвящения в опасную тайну, потому как носителя такой тайны Вождь мог потом и не пощадить – не пощадить, как единственного свидетеля своих слабости и почти преступных сомнений.

Ведь тогда, две недели тому назад, Сталин спросил его, что случится с ними и со страной, если немцам удастся взять и Сталинград и Кавказ? Сохранится ли тогда СССР, если немцы вдруг выиграют компанию сорок второго года? И смогут ли они – вожди СССР сохранить свои жизни?

Быть подле вождя в период подобных его сомнений… Стать свидетелем его неуверенности – это и акт доверительной сопричастности, возводящий свидетеля в число редких избранников. Но это и очень опасная сопричастность! Сменится обстановка и вождь захочет убрать свидетеля своей позорной слабости.

– Я подготовил несколько вариантов, Иосиф Виссарионович, – сказал Берия.

Теперь следовало ждать развития разговора.

Какое у Сталина настроение?

Если он продолжит развивать тему прошлых откровений, то Берия и вправду сможет предложить те варианты бегства и перехода на нелегальное положение, которые он – как отвечающий перед партией за безопасность вождей, был просто обязан предусмотреть.

А если Сталин замнет звои давешные сомнения, то фразу о различных вариантах развития событий можно будет отнести – а хоть бы и к операции, проводимой теперь на Кавказе Судоплатовым и его людьми – Леселидзе, Бекетовым и другими товарищами.

– Политическая и военная обстановка изменяются в нашу пользу, – сказал Сталин, глядя не на Берию, а на портрет Суворова, что висел теперь в малом кабинете Вождя, – вы не находите?

Эта манера Хозяина говорить то "вы", то "ты", сильно раздражала Берию. К тому же очень хотелось рукою поправить закатавшиеся под брюками трусы, что так неприятно давили и терли теперь в промежности. Виною тому были новые американские подтяжки, что с одной стороны хорошо держали брюки, которые если носить с одним лишь поясным ремнем – всегда сильно сползали вниз и зацеплялись при ходьбе за каблуки.

С подтяжками же – можно было всегда быть уверенным, что брюки не сползут. Да и с его – Лаврентия проблемами с поджелудочной железой, доктора не рекомендовали носить тесных брюк и тесных поясов. Поджелудочная железа и панкреатит – любили простор в штанах. Вот и появились в гардеробе у Лаврентия Палыча новые аксессуары – помычи-подтяжки. Все было хорошо, но вот трусы теперь там – в брюках скатались, и подтяжки сильно прижимали скатавшееся бельецо к натертым промежностям…

– Что скажешь, Лаврентий? – Сталин повторил свой вопрос.

– Да, товарищ Сталин, обстановка существенно изменилась за последние две недели, – согласился Берия.

– А как тебе этот хохол Хрущев? – спросил вдруг Сталин, – помогает он Сталинграду?

– Мы считаем, что Никита Сергеевич хороший руководитель и что он полезен фронту, – ответил Берия.

– Да, в болезни наступил момент кризиса, – сказал Сталин, – теперь настал черед за способностями сильного организма к восстановлению.

Берия напрягся, чтобы уловить мысль Вождя, понять, куда теперь задует ветер.