Andrew Лебедев - Проститутка Дева

У Данте сладострастники и сладострастницы помещены во второй круг.

Второй круг ада – место казни прелюбодеев и сластолюбцев меньше первого, который расположен выше и его опоясывает…

Но сводники и обольстители помещены у Данте еще ниже – в восьмом круге. Они у него в первом рве минус восьмого этажа.

Ах, бедные, бедные девочки!

И хоть по мнению Данте – сластолюбцы самые малосогрешившие, ведь в первом круге у него вообще невинные создания – некрещеные младенцы – жертвы абортов…, но тем не менее, девчонки губят свои души. Губят!

Как пишет Данте об обитателях второго круга Ада?

И я узнал что это круг мучений,

Для тех кого земная плоть звала,

Кто предал разум власти вожделений

И как скворцов уносят их крыла,

В дни холода густым и длинным строем,

Так эта буря кружит духов зла…

Вот нежной страсти горестная жрица

Которой прах Сихея оскорблен.

Вот Клеопатра грешная блудница.

А там Елена тягостных времен -

Виновница. Ахилл гроза сражений,

Который был любовью побежден.

Парис, Тристан бесчисленные тени.

Он нАзвал мне и указал рукой -

Погубленные жаждой наслаждений… …

Но те кто соблазнил малых сих, те еще ниже.

В круге восьмом.

И понял я, что здесь вопят от боли

Ничтожные, которых не возьмут

Ни Бог, ни супостаты Божьей воли…

И этот жалкий люд

Бежал нагим, кусаемый слепнями

И осами роившимися тут.

Кровь между слез с их лиц текла струями, И мерзостные скопища червей Ее глотали тут же под ногами…

И это об обольстителях.

Об обольстителях моих бедных несчастных, не сознающих что творят – товарок.

Это о нашем режиссере и его хозяевах.

Все!

Закрываю дневник, надо спать. …

– Как живешь?

– Не умер еще…

Звонил Ломидзе.

Вася, как всегда, звонил с дачи. Заскучав без своей Ирмы, он зазывал на шашлык-машлык…

Хорошо еще, что вообще кто-то есть, кто тобой интересуется и вообще куда-то зовет.

– Может, приедешь? Коньячку сообразим, по бутылкам из ружья постреляем? – спросил Вася. Ему явно было скучно на даче без своей Ирмы. А Ирма уже второй месяц как была в Гааге и возвращалась теперь только в апреле, через полтора месяца.

– Не на чем ехать, – ответил Мигунов, – у меня права отобрали.

– Как так отобрали? – изумился Ломидзе. – У тебя и вдруг отобрали? Для этого, наверное, надо было въехать постовому милиционеру по фэйсу, не меньше!

– Да нет, я просто с запахом был, ну и спорить не стал.

– Мигунов, да ты чё? В самом деле, что ли? – изумился Ломидзе. – Да такие вещи элементарно решаются за пять сотен, ну за шесть…

Эх, Вася, Вася!

Мигунову не хотелось ему объяснять, что теперь такие времена настали, что и шести сотен зеленых грюников у него, у бывшего главреда, теперь так просто, как прежде, не всегда и не каждый день водилось!

Не поехал к Васе.

Полежал.

Поглядел телевизор…

По ящику показывали дискуссию.

Про риэлити-шоу: надо ли нашей молодежи смотреть этот срам?

В дискуссии сидели депутат Думы, толстый попик с бородкой, воинственная дама-профессор и один известный в прошлом, но поистаскавшийся актеришка. …

Когда Мигунов включил телевизор, говорила воинственная дама.

Она на чем свет стоит крыла Запад и говорила, что все эти риэлити-шоу делаются на тех телевизионных каналах, что оплачены долларами дяди Сэма, и что передачи эти направлены на растление нашей молодежи, а растление это делается с целью понижения статуса семьи и уровня рождаемости, что непременно приведет к вымиранию русских, чего дядя Сэм и добивается в конечном итоге.

Вальяжный депутат от либералов смеялся над тезисами дамы и называл ее доводы отрыжкой антиамериканизма, которая осталась у дамы как неизгладимый след ее научной работы на коммунистическую идеологию, где она защищала все свои диссертации и где получала свое профессорство.

Потом говорил попик.

Говорил как-то очень неубедительно, наукообразно и показно велеречиво, так что у Мигунова создалось впечатление, что толстенький с румяными щеками попик просто любуется собою и своей богословской ученостью, радуясь, что имеет телевизионный пиар.

Но неожиданно порадовал Мигунова вышедший в тираж, помятый и постаревший актеришка.

Тот с несгибаемой прямотой сказал, что идет борьба добра и зла. И что поле этой борьбы – души и умы молодых людей. Девушек и юношей. А воплощено это добро и зло не танками с крестами с одной стороны и танками со звездами с другой, как это было под Курском, а церковью, духовностью с одной стороны и телевидением и бездуховностью с другой.