Ирина Майорова - Метромания

А Кологривов меж тем продолжал сыпать деревенской бабьей скороговоркой:

– У нас ведь машинисты по части здоровья очень серьезно проверяются. А как иначе? В час пик до двух тысяч пассажиров в одном поезде везут. Такая ответственность! А работа тяжелая, все время в напряжении, тряска, излучение от кабелей в тоннеле… А он еще пить вздумал. Сердце и забарахлило. В общем, списали из машинистов. Списали подчистую, хоть с водкой он тогда же одним махом завязал. Как только доктора про клапаны, про мыщцу слабую сказали – как бабка отговорила. Но куда ему податься, коли он всю жизнь в подземке! Начальник станции взял его электриком, поскольку Петрович в этом деле очень даже понимает…

– Ну-ну, и что этот Петрович? При чем он-то тут? – нетерпеливо напомнил Макс.

– Так он тоже ее видел! – Глаза дежурного по станции лихорадочно блеснули из-под очков. – Нину Андреевну-то! В будке своей сидела! Только он с ней не говорил. Испугался.

– Почему испугался? – не понял Макс.

– Она уж лет семь покойница! А видел он ее месяц назад. Живую. Как тут не испугаться, когда мы все на кладбище были, видели, как гроб в могилу опускают? И я, и Петрович, и кто еще от смены был свободный, и пенсионеры наши – все пришли попрощаться, кто вместе с Ниной работал, кто знал ее… А месяц назад Петрович ко мне, значит, прибегает, белый как мел, трясется весь: «Счас, – говорит, – Нину видел». Я даже принюхался к нему: не запил ли, часом, снова? Он клянется, что ни в одном глазу, и крестится все время. Это наш богохульник-то, ну, атеист то есть, крестом себя осеняет и все повторяет: «Свят, свят…» Еле уговорил его снова к будке пойти. Пришли, а там, конечно, никакой Нины Андреевны, Людмила сидит, слава богу, живая и здоровая. Петрович вроде немного успокоился. И мы с ним решили, что привиделось. Ну, померещилось, значит.

От академичности во внешности Кологривова не осталось и следа. Высоко зачесанная прежде шевелюра растрепалась и походила теперь на плохой парик а-ля крепостной крестьянин, в бороде также порядка не наблюдалось, а очки на перекошенном от ужаса лице смотрелись и вовсе инородным предметом.

– А Петровича где сейчас можно найти?

Кологривов будто не слышал – глядя куда-то вдаль, твердил как заведенный:

– Померещилось. Конечно, померещилось. А как же? По-другому никак…

Вопрос пришлось повторить еще дважды, прежде чем дежурный понял, о чем его спрашивают.

– Да он сегодня здесь. Его смена. Поговорить, конечно, можно, только вы его на улице подождите. Тут-то, с поездами, какой разговор?

Попрощавшись с дежурным, друзья направились к эскалатору, Кологривов – в противоположную сторону. Вдруг окрик:

– Молодые люди!

Разом обернувшись, Андрей с Максом удивились произошедшей перемене. Кологривов успел уже обрести какое-никакое душевное равновесие. В голосе, как иголки травинок по весне, прорезались строгие нотки:

– Убедительная просьба: долго Степана Петровича не задерживать: у него очень много работы.

Эскалатор был почти пуст – кроме них, еще человек десять, не больше. И никто из этой пассажирской дюжины не бежал, не торопился – стояли сонно-расслабленно, каждый на своей ступеньке.

– А ты заметил, когда народу мало, эскалатор нервно себя ведет: подрагивает-потрясывает и тащится медленней обычного? Злится, наверное, что жизнь свою зря растрачивает.

Это Макс. Весь он в этом. Мужику двадцать два, а он до сих пор сочиняет всякие идиотские байки, а потом сам же в них верит. А то, что все вещи, механизмы, здания якобы имеют душу и характер, – вообще его любимый конек.

– А чего ты удивляешься? – Макс сделал вид, что не заметил выражения смертной скуки, которое Андрей пристроил на свою физиономию. – Я тут разговорился с бригадиром ремонтников, которые, кажется, на той же «Новослободской» меняли у лестницы всю начинку: тросы, противовесы, двигатели, тяговые цепи. Так они говорят: срок жизни эскалатора зависит от времени, которое он находится в движении. И ему по фиг, сколько он людей при этом везет, одного или тысячу. Груз на амортизацию вообще не влияет, сечешь? Вот метрошники и включают все лестницы только в часы пик, а вовсе не потому, что им нравится смотреть, как мы в загоне перед эскалатором давимся.

Похоже, Макс вообще не собирался останавливаться, его как прорвало этим утром. Андрей слушал вполуха, не вникая. Но Кривцов вдруг, прервав сам себя, воскликнул:

– Блин, я ж тебе мульку не рассказал! Мульку про мамульку!

– Какую мамульку?