Елена Колина - Мальчики да девочки

– Скажи ты, Лиля, – Ася была похожа на майскую розу, зардевшаяся от смущения, смугло-розовая.

– Юноша девушку любит, а ей полюбился другой, другой полюбил другую, назвав своею женой... – задумчиво проговорила Лиля. – Диночка, дорогая, но... только не вздумай плакать! Это не я сказала, это стихи Гейне... Павел же влюблен в Асю, это все видят...

– Как все? – ошеломленно сказала Дина. – Но... ну раз все , тогда... Я понимаю, Ася совсем не то, что я, я некрасивая... Но ведь он сам еще ничего не сказал, пусть он сам скажет, правда?

Ася плакала и уверяла Дину, что не могла представить себе всю силу Дининых чувств и никогда не захочет быть счастливой ценой ее счастья. Дина плакала и уверяла Асю, что она никак не могла предположить, что Ася любит Павла, и теперь единственное ее желание, чтобы Ася была счастлива с Павлом. Лиля плакала от жалости к обеим сестрам, восхищения всеобщим благородством и стыда от собственного несовершенства, – она сама ни за что бы никого никому не уступила. Так они и уснули, заплаканные, втроем на одной кровати, хотя спать с Диной было неловко, во сне она толкалась, крутилась и посапывала.

Лиле было семнадцать, Асе девятнадцать, Дине двадцать.

В квартире на Надеждинской часто звучали крики и лились слезы, но это были «то смех, то слезы», а незадолго до Нового года это стали настоящие слезы, злые крики, почти непритворные стоны, требования сию секунду подать лекарство от сердца...

Илья Маркович и Фаина очень ссорились. Вернее, ссорилась и скандалила Фаина, а Илья Маркович деловито собирался в Белую Церковь.

Старый Маркус очень болеет, писала соседка. Старый Маркус хочет видеть Элишу, чтобы проститься, писала соседка. Добраться из Петрограда до Киева непросто, писала соседка, так что Элише нечего и думать, чтобы ехать, тем более ему все равно не застать отца живым.

Получив известие об отце, Илья Маркович как будто впервые со дня отъезда Беллы проснулся и энергично начал действовать. Отец умирал, отец хотел его видеть, так что его решение было самое простое – ехать незамедлительно.

– Ты покинешь этот дом только через мой труп! – кричала Фаина. – Я посмотрю, как ты переступишь через труп своей единственной сестры!

Фаина обошла всех домочадцев, всех подговаривала, миллион раз повторила: «Старый дурак сошел с ума, кто сейчас едет через всю страну проститься?!» Особую беседу провела с Леничкой, который только пожал плечами: на Украине калейдоскоп петлюровцы-банды-деникинцы-Директория-поляки сменила советская власть, и в чем, собственно говоря, проблема – добраться до Киева не просто, но и не так уж сложно.

– Не то сейчас время, чтобы через всю страну прощаться... Вот и папочка то же самое говорит... – беспомощно повторяла Фаина, хотя Мирон Давидович ничего такого не говорил и даже пытался робко возражать:

– Ты, конечно, права, Фанечка. Так ведь и Илюша прав – отец все-таки.

И Фаине, не привыкшей к сопротивлению, ничего не оставалось, как сделать вид, что она РАЗРЕШИЛА.

Но уехать в тот же день, когда было получено известие об отце, было невозможно.

Необходимо было зафиксировать отношения гражданина Белоцерковского Ильи Марковича и государства. Как назло, у него на руках был только старый паспорт, а трудовая книжка пропала, – может быть, Фаина постаралась, чтобы она пропала? Она клялась и божилась, что нет, но трудовой книжки не было, а на тот момент это был основной документ, без которого не разрешалось перемещаться по стране. Можно было бы получить новую трудовую книжку, но тут уже вступила в действие советская бюрократия – из комиссариата труда Илье Марковичу пришлось уволиться, иначе его не отпускали, и теперь получить новую трудовую книжку вместо потерянной было теоретически возможно, но практически нельзя...

Но ведь и обойти бюрократические препоны всегда можно. Трудовые книжки были основным документом, но – вот удивительно – первыми их получили не рабочие, а нетрудящиеся элементы, такие как, например, бывшие присяжные поверенные. Мирон Давидович, у которого повсюду были знакомые, помог получить Белоцерковскому вместо его полноценной трудовой книжки специальное временное трудовое удостоверение для буржуазии. На самом верху этой ущербной трудовой книжки была надпись «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!», а рядом надпись шрифтом помельче «Кто не работает, да не ест!». Именно так, с библейским пафосом – «да не ест».

С таким опереточным документом Илья Маркович и уехал, – за день до Нового года ему удалось получить разрешение на место в украинском санитарном поезде.