– Так что же, прощать? – сказал он вслух самому себе.
– О Господи, откуда мне знать? Не знаю, не убивать... – Лиля вдруг поглядела на него расширенными от ужаса глазами. – Асю они бы тоже убили... И Дину, и Фаину, и Мирона Давидовича, всех... Они бы расстреляли АСЮ за этого Якобсона, понимаешь ты это или нет!..
Леничка отвернулся от нее, уткнулся лицом в подушку и замер.
...Все закончилось фарсом с Лилей в главной роли, и теперь он сам не знал, что он чувствует. Стыд, разочарование... ничего, пустота. Он не воображал, что все равно сделает это – нет, второй раз невозможно. Произнесено вслух то, о чем прежде не говорилось, и потому не думалось – они убьют всех. И Лилю. Бедная маленькая Лиля хотела всего лишь любви и стихов и чуть не стала жертвой разных идей...
* * *
Лиля бежала к Фонтанке – по Надеждинской, затем по Жуковской, быстрой тенью вилась вдоль домов, – комендантский час еще не закончился, и она боялась патруля. Лиля хотела выбросить пистолет во дворе, но это ей показалось страшно: найдут, начнут расспрашивать, чей... Но что будет, если ее возьмут в комендантский час, да еще с оружием... лучше не думать!.. Лучше представлять, что она – это вовсе не она с пистолетом в кармане, а... ну, к примеру, проститутки же ходят ночью по улицам... В учреждение, где служила Ася, прислали проституток на исправительные работы, и они целыми днями мыли, убирали, а чтобы все знали, кто они, на головах у них были надеты красные колпаки... Она притворится проституткой, лучше уж в красном колпаке с ведром и тряпкой, чем с пулей в затылке...
Оглянувшись по сторонам, Лиля бросила пистолет с моста в воду, незаметно, будто выронила, и опять оглянулась...Уфф, кажется, повезло!
Обратно Лиля шла медленно, холодный ветер пробирал ее насквозь, она почему-то не чувствовала этого, когда бежала к Фонтанке, а сейчас дождь больно колол иголками лицо. На разбитом тротуаре было по щиколотку воды и грязи, Лилины туфли намокли и все время соскальзывали на ходу. Лиля то и дело нагибалась поправить туфли, каждый раз окуная в грязь подол бархатной тужурки, и вконец намокшая тужурка тяжело повисла на ней, мешая прибавить шагу.
Лиля брела по Жуковской и вдруг подумала: окажись Чин не больным, не извращенцем, она, малышка Лили, береженая папина дочка, несла бы сейчас в себе чекистское семя и семя поэта – в одну ночь... Как же далеко ушла она от той девочки, которую любили, опекали, ласкали, не оставляли без присмотра ни на минуту. Где прежняя княжна Лили? Да вот же она, бросает по ночам пистолеты в Фонтанку...
Леничка... Она никогда не думала о том, что ради него отец пожертвовал своей жизнью, да и как возможно размышлять об этом, когда каждый день сидишь с человеком за одним столом, – начнешь думать, бог знает до чего можно додуматься. Бывают ситуации, не оставляющие места для оценки, их можно только принять, – уж что-что, а принимать она научилась.
Но как им теперь жить рядом? Нельзя сказать себе «это случилось только раз». Теперь она может либо «стать жертвой его страсти», стать его любовницей, либо выйти за него замуж... Ох, нет, ни за что! Как он сказал – «мне больно жить»?.. Он поэт, ему все во сто крат больней, чем обычному человеку. Он пропадет, ему все равно из-за чего пропадать, и она вместе с ним! Лиле вдруг стало страшно – до обморока, до тошноты, до темноты в глазах.
Но к чему были эти неуместные сейчас мысли, – до конца комендантского часа еще оставалось несколько минут, и ей еще, может быть, придется мыть полы в красном колпаке!.. И Лиля припустилась бежать, мысленно подгоняя себя, как ленивую лошадку, – скорей, скорей!
Когда Лиля добежала до Надеждинской, уже рассвело. Она увидела, как открылась дверь подъезда, и, испугавшись, что это может быть Чин, метнулась в сторону, прижалась к стене: как объяснить свое появление в такой ранний час, что же она так всю ночь и бегает по улицам за строптивым молодым человеком?
Но это был не Чин, а Павел, их домашний Ромео, – теперь он уже полностью оправдал это прозвище, счастливый любовник Павел Певцов, только что оставивший в любовной истоме свою Джульетту.
Лиля бросилась ему навстречу... Никогда в жизни она так никому не радовалась, – появление Павла означало, что ночной кошмар закончился, а его спокойная уверенность являла такой контраст со всем безумием, которое окружало ее в эту ночь, что Лиля, сияя улыбкой, почти кинулась ему на шею... ах, вот опять, – туфля соскользнула на бегу, и она по инерции пробежала несколько метров босиком, и только по удивленному взгляду Павла поняла, какое она чучело: грязная, мокрая, с распустившимися волосами, такая нелепая в этой огромной бархатной тужурке и одной туфле...
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу
Персонажи невыразительны, все плоско и скучно.
Загадочный «Рара» с первых страниц – без ударения, не выделен курсивом, не сразу и поймешь, что это - франц. Рара! Хоть бы классиков почитали автор и редакторы…
Вот «тончайшие щиколотки» - это как?
Или; «запястья, как упородистой лошадки» - где у лошади запястья?
То речь идет о проститутке, то ее же называют «кокотка»… Это в дровяном-то сарае?
В 1919 – 21 годах не говорили: «агрессивно», «депрессивно», «менструация», «супермозг», «у нас проблема»… Кстати, про менструацию действительно нет ничего у Мопассана и Бользака, а у Э.Золя как раз есть! «Радость жизни»).
Но даже если на многое закрыть глаза – книга «на раз», покупать ее точно не стоит. Да и время тратить на чтение тоже.