Эжен Шаветт - Тайны первой французской революции

-- А как же ты открыл сокровище -- ведь ты его стащил?

-- Именно стащил! -- весело отвечал Лебик. -- Я же вам сказал, что вы сами указали мне на него, когда болтали у моей кровати на другой день после открытия выхода через печь, уверенные, что я сплю. Вы рассказали вашему другу о встрече с вдовой Брикета. Когда вы упомянули о недолгом найме погребов у галунщика, я внезапно сделал одно простое открытие: там и запрятаны червонцы!

-- Я вижу, что ты не ошибся.

-- Вот и Точильщик, явившись сюда, нашел, что пташки улетели.

-- Он наконец добился признания Сюрко?

-- Мы возбудили в сердце нашего добряка страшную ненависть к его жене, уверив, что она хотела избавиться от него и жить со своим возлюбленным. Для подкрепления наших слов мы показали ему прелестную картину: спящих в одной постели голубков. Старина начал бредить мщением, и ему предложили свободу в обмен на сокровище, но он все стоял на своем. В это-то время вы и похитили Пусету. Желание возвратить любимую женщину сделало Точильщика гениальным на выдумки, и он изобрел для Сюрко такие пытки, что старик, чувствуя, что со дня на день может разом лишиться жизни, мщения и золота, решился пожертвовал миллионами, чтоб жить и мстить. Точильщик поспешил сюда, потирая руки... но вместо миллионов нашел своего друга Лебика, готового поквитаться за старые долги.

-- Ты хорошо поквитался с ним!

-- Сознайтесь, что, не будь я смышленым малым, не видать мне своей доли сокровищ как собственных ушей: этот влюбленный болван собирался отдать вам их за Пусету. Дурака ожидало здесь то же, что и вас. Зайдя сюда, он упал в яму. Но, не успев вылезти из нее, он в ту же секунду был скручен по рукам и ногам и, с кляпом во рту, взвален на мои плечи! Я снес его в отель красотки и привязал под кроватью этой девочки, так что он не мог ни шевельнуться, ни крикнуть. Затем я послал за актрисой в убежище госпожи Сюрко, приглашая ее явиться в отель. Для успеха задумки я подделал почерк Ивона. Когда малютка явилась, я рассказал ей все, от аза до ижицы, -- все похождения красавца Леандра. И он, лежа под кроватью, слышал все и не мог двинуть ни лапой, ни языком. А потом я ушел, догадываясь отчасти, что должно было произойдти дальше.

-- Пусета умерла от удушения.

-- И Точильщик воспользовался тем же удобным случаем; ему пришлось-таки повеселиться, дорогому моему другу, -- сказал гигант с улыбкой.

-- После смери главаря шайка рассеется.

-- Ба!.. Он умер, найдется другой -- на его место и с его же именем.

-- Ты, может быть?

Лебик с удивлением вытаращил глаза.

-- С какой радости? -- спросил он. -- Теперь, когда я владею миллионами, мне остается только запастись дипломом честного человека. И вот что: я так мало боюсь соскучиться с этим новым ремеслом, что мне пришла в голову мысль...

-- Какая?

-- Ивон -- хитрая штучка, провел-таки Лебика. Да и вы кажетесь мне молодцом, Бог вас умом не обидел. Вы оба нравитесь мне. Вы могли убить меня -- и не сделали этого... Я не забываю ни добра, ни зла. Моя бывшая хозяйка была добра ко мне -- она ваша сестра, а ваш друг любит ее... Так уезжайте себе спокойно, а я присмотрю за Сюрко.

Гигант, по-видимому, собирался уходить.

-- Лебик!.. Еще одно слово...

-- Говорите!

-- В письме, найденном у Точильщика, говорится об одной женщине -- ей он возвращает свободу. Что за договор связывал мадемуазель Елену Валеран с бандитом?

-- Господин Кожоль, -- возразил Лебик торжественно, -- даже у мошенников есть своего рода честь. Эта женщина безукоризненно выполнила условия договора -- сохранила его тайну. Я, со своей стороны, не имею права удовлетворить ваше любопытство.

-- Но не знаешь ли по крайней мере, что сделалось с ней?

-- Она, по всей вероятности, вчера выехала из Парижа, взяв с собой своего ребенка.

-- Ее ребенок! -- вскричал Кожоль.

-- Да, прелестная девочка... пяти месяцев.

-- Пяти месяцев! -- повторял граф, припоминая одно число.

Он стоял неподвижно, пораженный неожиданным открытием. Когда он пришел в себя, Лебика уже не было.

-- Пять месяцев! -- шептал он.

Трепет радости потряс его до глубины сердца, и он прибавил:

-- Я отец!

В дороге Кожоль передавал Ивону все, что мы сейчас рассказали, кроме, конечно, новостей о Елене.

Было три часа утра.

В это время Бонапарт возвратился из Сен-Клу. С трудом освободившись от громадной толпы, осадившей триумфатора в его доме, в улице Победы, он призвал к себе своего секретаря Бурьена.

-- Кажется, я наговорил глупостей сегодня перед собраниями обоих Советов?