Мерси Шелли - Худловары

Когда качаешь коляску и одновременно читаешь, самое трудное — сделать так, чтобы качающая рука не двигала все остальное тело. Иначе книга в другой руке тоже качается, и начинается морская болезнь. Что замечательно лечит от болезни литературной.

И все же однажды мне таким макаром удалось прочесть пару глав умной книжки «Сон и сновидения». Но и тут не обошлось без детской темы: я как раз дошел до «базисных перинатальных матриц» Грофа. Это такие четыре программы, которые загружаются в голову при рождении. Скрипт номер 1 — кайф от единения с космосом, когда бейбик еще в животе сидит. Потом идет скрипт номер 2 — когда ему становится тесно, но вылезать неохота. Третья матрица — революция: маленький чувак наконец вылезает из темницы. Ну и четвертая — когда он вылез и начал самостоятельно рулить.

Как утверждала книжка, во взрослой жизни человека обычно колбасит из-за дыр в этих базисных скриптах. Всякие новые баги собираются именно вокруг них. Скажем, боится человек прессинга, постоянно уходит от конфликтов — а все из-за кесарева сечения. Не прошел чувак свою третью матрицу самостоятельно!

За неделю до этого меня попросили помочь со сценарием для мультфильма. Мы долго спорили с соавторами из-за финала: они были не согласны с моим, а я — с их вариантом. В качестве аргумента я, еще не зная о врожденных скриптах, рассказал им про четыре этапа русской фантастики.

Первый — это когда герои единятся с космосом: Толстой, Ефремов. Второй — когда нашего чувака прессуют, но он отказывается от чудес: Стругацкие и современные подстругачники. Третий этап — наш чувак прорывается наружу, но что-то его тормозит. Это Пелевин, наш липовый Бодхисаттва, который в каждом романе снова и снова залезает обратно в матку, а потом опять через весь текст мучительно вылупляется. А четвертый этап должен, по идее, дать такие книжки, где герой все-таки вылез и стал строить свой, новый мир. Но такого я пока не видел в русфантастике.

— Теперь вы врубились? — говорю я соавторам. — Ваш финал идет под номером (2). Эдакий Советский Союз глазами зарубежных гостей. Красивые размышления перед дверью. А я вам предлагаю сделать (4) или хотя бы (3).

Они меня не поняли.

Через неделю, качая коляску и читая про сны, я заметил, что мои четыре этапа русфантастики точно соответствуют четырем перинатальным матрицам. Вот почему я не мог объяснить соавторам минусы их финала! Хакнуть свою четвертую матрицу с помощью литературы — способ слишком медленный. На это могут уйти годы. А сделать по-быстрому можно только с помощью ЛСД-терапии. Но от этого крыша может слететь, или просто посадят. То есть опять вернешься в матрицу N1 — и вся игра пойдет сначала.

Когда моей сестре Аринке было три года, она называла «писателем» свой карандаш. Что-то в этом есть. Кондовая деревяшка, всегда одного цвета, и необратимо тупеет со временем. Хотя, превратившись в огрызок, может стать культовой игрушкой. Хемингуэй, говорят, обожал писать огрызками. Встанет, бывало утром в Париже, нагрызет карандашей целую корзину — и давай нетленку фигачить…

У меня есть и взрослое определение, которое я вынимаю из кармана при случае. Писатель — это человек, склонный к безадресному производству текстов. Автор писем, у которых нет получателя.

Когда-то я думал, что болезнь писательства напрямую связана с засильем однонаправленных, безадресных технологий передачи сообщений. Вроде книжек и классических СМИ (Средств Массовой Идиотизации). Казалось, что с развитием Интернета, который отлично работает в обе стороны по конкретным адресам, болезнь эта пройдет. И тогда мы просто будем писать конкретные письма друг другу, а не бросать в небо будильники для декабристов!

Увы, все сложнее. Маслоу говорил: «Если твой единственный инструмент — молоток, каждую проблему ты будешь видеть как гвоздь». Похоже, он не знал русской версии той же мысли: даже если у человека есть микроскоп, он все равно может видеть любую проблему как гвоздь.

Книжки и классические СМИ — это крик маленького ребенка. Он еще не знает, к кому обратиться, вот и кричит в пространство, для всех. И только потом, вырастая, понимает, с каким вопросом подойти к маме, с каким — к папе, а с каким… Тут и загвоздка. Вырастет ли он дальше?

Если нет, то никакие новые средства связи не помогут. Он их просто не заметит. The mailbox is the message itself. Оторви почтовый ящик от входной двери, снеси к черту все пять эккаунтов электронной почты — все равно останется тот, главный почтовый ящик в голове. Крик ребенка, ожидание ответа. Персональный ящик Пандоры с застрявшей внутри надеждой.