Джон Ирвинг - В одном лице

Ричард Эбботт был эрудированным человеком; возможно, он слышал что-то о «Комнате Джованни». Конечно, мои тетради по немецкому — неизменные Гёте и Рильке — тоже лежали в спальне на видном месте. Чем бы и в какой бы библиотеке я ни занимался, это явно не был немецкий. А в несравненный роман мистера Болдуина были вложены мои записи — в том числе, конечно, и цитаты из «Комнаты Джованни». Разумеется, там был и «дурной запах любви», и та фраза, которая неизменно приходила мне в голову, когда я думал о Киттредже: «В моем мозгу отчаянно билось: „Нет! нет!“, но тело мое сокрушенно твердило: „Да! да! да!“».

Киттредж, наверное, давно уже покинул Бэнкрофт к тому моменту, как мама и Ричард сделали свои выводы и оповестили остальных. Может, не миссис Хедли — то есть не в первую очередь, — но точно мою любопытную тетю Мюриэл и многострадального дядю Боба, и, конечно, бабушку Викторию и самого известного исполнителя женских ролей в Ферст-Систер, дедушку Гарри. Все они, вероятно, вывели свои заключения и даже набросали примерный план действий, пока я все еще сидел в комнате с ежегодниками; к тому моменту, как они окончательно разработали план нападения, я, скорее всего, уже был на пути в городскую библиотеку, куда и добрался незадолго до закрытия.

Я много передумал о мисс Фрост — особенно после того, как дошел до «Совы» за 1935 год. Усилием воли я оторвал взгляд от фотографии безумно красивого мальчика из борцовской команды 1931 года; в ежегоднике тридцать второго никто не привлек мое внимание, даже среди борцов. На снимках Клуба драмы тридцать третьего и тридцать четвертого годов были некоторые переодетые в девочек мальчики, которые выглядели довольно убедительно — по крайней мере на сцене, — но я не особенно в них всматривался, и я пропустил мисс Фрост, стоявшую в заднем ряду на фотографиях борцовской команды тридцать третьего и тридцать четвертого года.

Зато «Сова» тридцать пятого года — выпускного года мисс Фрост в академии Фейворит-Ривер — сразила меня наповал. На этом фото мисс Фрост — хоть она и была мальчиком — невозможно было не узнать. Она сидела в середине первого ряда, поскольку в тридцать пятом году А. Фрост был капитаном борцовской команды; в подписи под фотографией значился только инициал «А.». Из-за длинного торса она даже сидя была на голову выше других мальчишек в переднем ряду, и ее широкие плечи и крупные руки были не менее заметны, чем если бы она надела платье и накрасилась.

Ее красивое продолговатое лицо не изменилось, вот только густые волосы были непривычно коротко подстрижены. Я поспешно отыскал в ежегоднике портреты выпускников. К моему изумлению, Альберт Фрост родился в Ферст-Систер, Вермонт, — он не жил в интернате, а ходил на занятия из города, — и хотя с колледжем, как было указано, восемнадцатилетний Альберт еще «не определился», карьерный выбор выдавал его. Альберт указал «художественную литературу» — идеальный выбор для будущего библиотекаря и красивого мальчика на пути превращения в убедительную (хоть и с маленькой грудью) женщину.

Я догадался, что тетя Мюриэл помнит Альберта Фроста, красавца и капитана борцовской команды, выпуск тридцать пятого года, — и когда она говорила, что « когда-то мисс Фрост была очень красивой», она имела в виду — когда та была мальчиком. (Альберт, несомненно, был очень красивым.)

Я не удивился, увидев прозвище Альберта Фроста в академии Фейворит-Ривер. Его звали «Большой Ал».

Мисс Фрост не шутила, когда сказала мне, что «все звали ее Ал» — все, включая, скорее всего, и мою тетю Мюриэл.

Но я был изумлен, заметив среди выпускников 1935 года еще одно знакомое лицо. Роберт Фримонт — мой дядя Боб — учился в одном классе с мисс Фрост. Получалось, что Боб, которого однокашники прозвали «Ракеткой», знал мисс Фрост еще как Большого Ала. (Вот еще одно маленькое совпадение: в «Сове» за тридцать пятый год фото Роберта Фримонта разместили напротив фотографии Альберта Фроста.)

Во время своего недолгого пути из школьной библиотеки в городскую я осознал, что все члены моей семьи, уже несколько лет включавшей и Ричарда Эбботта, не могли не знать, что мисс Фрост родилась — и по всей видимости, до сих пор была — мужчиной . Разумеется, никто и не подумал сообщить об этом мне ; в конце концов, недостаток откровенности был характерной чертой моего семейства.

Пока я стоял в тускло освещенном фойе, вглядываясь в отражение своего растерянного лица в том самом зеркале, которого недавно испугался Том Аткинс, до меня дошло, что практически каждый житель Ферст-Систер, штат Вермонт, достигший определенного возраста, знает, что мисс Фрост — мужчина. И сюда, несомненно, относились и все зрители старше сорока, которые видели мисс Фрост в ролях ибсеновских женщин на сцене «Актеров Ферст-Систер».