Джон Ирвинг - В одном лице

— Здесь проглядывает неопытность Диккенса как романиста, — указала мне мисс Фрост.

В мои тринадцать, переходящие в четырнадцать, неопытность меня не смущала. Фейгин виделся мне очаровательным мерзавцем, Билл Сайкс наводил ужас — даже его пес, Фонарик, и тот был злобным. Ловкий Плут соблазнял, даже целовал меня в сновидениях — самый сноровистый и обаятельный из всех карманников. Я рыдал, когда Сайкс убил добросердечную Нэнси, но я рыдал и когда верный Фонарик прыгнул с парапета на плечи мертвеца. (Пес промахнулся и рухнул вниз, размозжив себе голову.)

— Мелодраматично, не правда ли? — спросила меня мисс Фрост. — И Оливер слишком много плачет; он скорее воплощение неиссякаемой страсти Диккенса к страдающим детям, чем полноценный персонаж.

Мисс Фрост сказала мне, что Диккенс лучше раскроет эти темы в более зрелых своих романах, особенно в «Дэвиде Копперфильде», которого я получил от нее следующим, и «Больших надеждах», которых мне еще предстояло дождаться.

Когда мистер Браунлоу привел Оливера к «страшным стенам Ньюгейта, скрывавшим столько страдания и столько невыразимой тоски», где ожидал повешения Фейгин, я рыдал и о бедняге Фейгине.

— Если мальчик плачет при чтении романа — это добрый знак, — уверила меня мисс Фрост.

— Добрый знак? — переспросил я.

— Это значит, что ты добросердечнее большинства мальчишек, — вот и все, что она сказала о моих рыданиях.

Я зарывался в книги «с безрассудством грабителя, вломившегося в роскошный особняк», по выражению мисс Фрост, и однажды она сказала мне:

— Уильям, не торопись. Смакуй, а не глотай кусками. И если тебе нравится книга, запомни одно предложение из нее — то, которое тебе больше всего понравится. Так ты не забудешь язык истории, которая растрогала тебя до слез.

(Если мисс Фрост считала, что Оливер чересчур плаксив, интересно, что же она думала обо мне.) Увы, я уже не помню, какое предложение из «Оливера Твиста» я решил заучить.

После «Дэвида Копперфильда» мисс Фрост позволила мне отведать Томаса Харди. Кажется, мне было тогда почти пятнадцать? (Думаю, да; так получилось, что Ричард Эбботт проходил тот же роман Харди с учениками Фейворит-Ривер, только они были уже старшеклассниками, а я тогда был всего лишь в восьмом классе, в этом я точно уверен.)

Помню, как я недоверчиво посмотрел на заглавие — «Тэсс из рода д’Эрбервиллей» — и с явным разочарованием спросил мисс Фрост:

— Это что, про девчонку?

— Да, Уильям, — про очень невезучую девчонку, — быстро ответила мисс Фрост. — Но что важнее для тебя как для молодого человека, это книга о мужчинах, которых она встречает. Не дай бог тебе, Уильям, стать одним из мужчин, с которыми встретилась Тэсс.

— А-а, — сказал я. Вскоре я узнал, что она имела в виду, говоря о мужчинах, с которыми встретилась Тэсс; и действительно, я не хотел бы сделаться одним из них.

Об Энджеле Клэре мисс Фрост сказала только: «Ну и лапша». И когда я непонимающе взглянул на нее, пояснила:

— Представь себе переваренные макароны, Уильям, — представь мягкотелость, представь безволие .

— А-а.

Я мчался домой из школы — читать; я мчался и по страницам книг, не в силах послушаться мисс Фрост и притормозить. Я мчался в публичную библиотеку Ферст-Систер после каждого ужина. Я взял за образец детство Ричарда Эбботта — и поселился в библиотеке, особенно на выходных. Мисс Фрост вечно заставляла меня пересесть на тот диван или стул, где освещение было поярче.

— Уильям, не испорти себе глаза. Они тебе еще пригодятся в дальнейшем, если ты собираешься быть читателем.

Неожиданно оказалось, что мне уже пятнадцать. Настало время «Больших надежд» — впервые в жизни мне захотелось перечитать книгу — и у нас с мисс Фрост вышел тот неудобный разговор о моем желании стать писателем. (Это было не единственное мое желание, как вам уже известно, но второе желание я не стал обсуждать с мисс Фрост — по крайней мере тогда.)

Так же неожиданно пришло время поступать в академию Фейворит-Ривер. Именно мисс Фрост, всячески способствовавшая моему общему образованию, открыла мне, какой удачей для меня стала свадьба мамы с Ричардом Эбботтом. Поскольку они поженились летом 1957-го — а точнее, поскольку Ричард Эбботт официально усыновил меня, — я превратился из Уильяма Фрэнсиса Дина-младшего в Уильяма Маршалла Эбботта. Так что я начал свое обучение в старших классах под новым именем — и это имя мне нравилось!

Ричарду, как преподавателю, выделили квартиру в одном из общежитий интерната, где они с мамой и поселились, и у меня там была своя спальня. Общежитие было недалеко от Ривер-Стрит, где стоял дом бабушки с дедушкой, и я часто навещал их. Пусть бабушку я недолюбливал, зато обожал деда; конечно, я продолжал видеть дедушку на сцене, в образе женщины, но после начала учебы в академии я уже не мог присутствовать на всех репетициях «Актеров Ферст-Систер».