Дени Терио - Странная жизнь одинокого почтальона

Билодо наслаждался всеобъемлющим, безбрежным счастьем. Ему больше ничего не было нужно. Чего еще было желать? В шкафу, дожидаясь его, висело кимоно, но злоупотреблять им он опасался, берег его и надевал, только когда наступал момент ответить Сеголен. В такую минуту ему достаточно было облачиться в этот магический наряд, как душа превращалась в ракету и устремлялась ввысь, а самого его затопляла волна красок и образов. Билодо в конечном счете отмел все сверхъестественные объяснения этого феномена, решив, что сон, в котором его посетил призрак Гранпре, и найденное им после этого кимоно лишь счастливое совпадение, а все остальное — не более чем проявления подсознания. К тому же он старался больше не углубляться в этот вопрос из страха, что чрезмерное любопытство сдержит его созидательный порыв и отрицательно скажется на стихах. По правде говоря, ему не было дела до фундаментальных причин, лежавших в основе этого чуда. Главное, чтобы оно работало, чтобы он мог и дальше писать Сеголен, грезить, как она сидит на берегу ленивой речушки, играет на флейте и заклинает змей, как на картине «досмотрщика» Руссо [8] Анри Жюльен Феликс Руссо (1844–1910) — французский художник-самоучка, один из самых известных представителей примитивизма. Работал во Французской таможне, за что получил прозвище «досмотрщик». , потом засыпает на зеленом ложе, ее укрывают собой лепестки цветов, а лесные звери встают по бокам и охраняют со рвением ревностных стражей.

Она плавала и резвилась, необъятная, но в то же время легкая, как пушинка. Ее темное, веретенообразное тело грациозно порхало, явственно выделяясь на муаровой поверхности фосфоресцирующей воды, то слегка ее задевая, то прорезая спиной. Она плавала и пела, заполняя океанский простор своими вокализами, потому что была самкой кита. А он самцом. Они были китами и вместе плыли туда, где даль не имеет названия, где она просто даль, растворяющаяся в вечной, безбрежной синеве. Их ничто не подгоняло. Они плавно скользили в неуверенных, робких лучах закатного солнца, немного охотились, потом дрейфовали, отдаваясь на волю течений. Время от времени поднимались на поверхность, выпускали гейзер насыщенного йодом пара, вдыхали полной грудью, несколько мгновений покачивались на волнах и вновь погружались в глубину, туда, где им было хорошо.

Как же здорово быть китом! Как здорово плыть рядом с ней, быть ее половинкой и вместе наслаждаться полной свободой. Будь его воля, он бы стал океаном, чтобы еще сильнее сжать ее в объятиях, чтобы еще теснее обвить сотканными из воды руками и вечно скользить по ее коже. Но быть китом тоже хорошо. Это уже немало — когда они рядом, когда время для них не существует.

Вдруг она напрягла все чувства и клюнула носом, будто прячась от света.

Может, заметила аппетитную добычу? Или просто ради удовольствия решила поглазеть на обломок кораблекрушения и тем самым глубже проникнуть в суть предметов и явлений? А может, банально захотела поиграть в прятки? Не желая отставать, он поплыл за ней, величественно помахивая хвостом. Ушел на глубину, где тьма сгущалась, окружала и все больше обдавала холодом. Он уже ничего не видел, лишь чувствовал, как вибрирует взбудораженная ею масса воды, и слышал во мраке ее пение. Она звала. Звала его, и он в ответ тоже запел, потому что киты именно так и общаются — поют в пучине, ничуть не боясь мглы, все более глубокой, все более черной.