Дени Терио - Странная жизнь одинокого почтальона

Аскетичное убранство спальни ограничивалось лишь футоном [3] Футон — традиционный японский матрас. да шкафом, в зеркальных створках которого человек мог видеть себя с головы до ног. Что же до ванной комнаты, то в ней Билодо увидел странного вида деревянную лохань, высокую и узкую, стоявшую прямо в ванне — наверняка для обеспечения слива воды.

Стало быть, Гранпре был адептом японского искусства жить, что для столь ярого поклонника хайку отнюдь не удивительно. Экстравагантный красный халат, который он никогда не снимал, наверняка был кимоно. Теперь он, должно быть, покоился в унылом шкафу в морге, если, конечно, его не кремировали вместе с хозяином.

Стойка на кухне выглядела безупречно, и запаха разложения больше не ощущалось: мадам Брошю все убрала. Выбитое оконное стекло заменили. Ничто не говорило о том, что в квартиру недавно забрался вор. Хозяйка, несколько смущаясь, объяснила, что была очень удивлена, узнав о решении покойного нанимателя, не имевшего ни близких родственников, ни наследников, завещать ей всю свою мебель и личные вещи. Для несчастной дамы, считающей своим долгом предоставлять жильцам предметы повседневного обихода за собственный счет, такой подарок представлял собой проблему, но Билодо увидел в нем свой неожиданный шанс. Он предложил снять квартиру в ее нынешнем виде, со всей обстановкой, на что мадам Брошю с радостью согласилась.

Несколько минут спустя Билодо подписал договор найма и получил ключи от своего нового жилища. Его распирало от ликования, он был убежден, что наконец нашел способ преодолеть свои поэтические затруднения. Ведь изучить среду обитания Гранпре и зажить той же жизнью, которой жил этот человек, было лучшим способом проникнуть в самые сокровенные тайны его души. Билодо переходил из комнаты в комнату, дрожа от возбуждения при виде этих залежей чужой жизни, которые только и ждали своего исследователя. Он открывал все ящички, пропитывался атмосферой квартиры и вдыхал ее тончайшие ароматы. Он, как вампир, завладеет хрупкой аурой человека, жившего до него в этих стенах, узнает о нем все и проникнет в его мысли. А когда сделает это, то почувствовать и предугадать, что на его месте написал бы Гранпре, не составит никакого труда.

Никаких скелетов в шкафу Гранпре Билодо не нашел. В холодильнике тоже не обнаружилось ничего подозрительного, а на кухонных полках на себя обращали внимание лишь приличный запас чая да несколько бутылочек саке. С другой стороны, в ящиках комода, равно как и в корзине с грязным бельем, он натолкнулся на феноменальное количество носков без пар и тут же спросил себя, как эта «благоухающая» тайна может пролить свет на индивидуальность покойного: Гранпре воровал их в прачечных? Коллекционировал? Превращался в полнолуние в сороконожку? В остальном квартира была явно необычной. Больше всего Билодо впечатлило количество книг на этажерках. Большинство из них конечно же принадлежали перу японских писателей и поэтов. Он открыл наугад роман некоего Мисимы и прочел отрывок, в котором молодая женщина сцеживала из груди материнское молоко и подмешивала его в чай своему возлюбленному. Этот странный текст Билодо смутил, он тут же захлопнул книгу, отложив на потом решение задачи по повышению своего литературного уровня, и занялся изучением бумаг Гранпре, которые ему удалось унести после незаконного вторжения в квартиру. И вдруг увидел трехлетней давности письмо Сеголен, самое обычное, написанное прозой. В этом послании, первом за все время их переписки, красавица с Гваделупы называла себя большой поклонницей японской поэзии и очень хорошо отзывалась о статье об искусстве хайку Кобаяси Исса, опубликованной в одном из литературных обозрений. Были и другие письма, свидетельствовавшие о том, что между ними очень быстро возникло творческое содружество, вершиной которого стала рэнга , причем идею «нанизывать строфы» предложил Гранпре. Вот, стало быть, как они познакомились. Благодаря совместному интересу к японской литературе, который их и соединил. Одна тайна, по крайней мере, разъяснилась.

Вдохновленный первым успехом, Билодо решил предпринять еще одну поэтическую попытку. Была пятница, впереди его ждали выходные, поэтому он закрыл дверь, задернул шторы, призвал на помощь старых мэтров, обратившись к ним за благожелательной поддержкой, и погрузился в себя, как ловцы жемчуга погружаются в морскую пучину.

Полагая, что его предыдущие хайку страдали от недостатка фуэко, незыблемой вечности, Билодо трудился всю ночь и на рассвете закончил стихотворение, претендующее на чествование триумфального рассвета: