Виктория Лебедева - Без труб и барабанов

— Мам, обедать! — из двери высунулась запыхавшаяся Верушка. — Итальянцы уехали, слава богу. Полтора человека в зале. Успеем.

Было уже накрыто, и Верушкин муж-повар сосредоточенно ел, уперев взгляд в центр собственной тарелки, механически откусывая от толстого ломтя, а рядом возвышался его крахмальный колпак.

Карел чуть не насильно усадил Ольгу напротив внуков, которые, по обыкновению, сидели как на петардах и больше вертелись, чем ели, сунул ей в руку ложку. Скомандовал строго:

— Ну-ка давай ешь!

Она послушно зачерпнула крутого бульона, в котором тонули крупные серые фрикадели. Внуки захихикали и громко зашептались. А и правда смешно. Она Карела в детстве так же заставляла, когда он зависал над тарелкой и кривил губы — «не бу-уду…»

— Вот! Так-то лучше! — Карел плюхнулся по правую руку от Ольги. — И не переживай ты так. Все у нас хорошо!

Глава 7

Ольга любила такие обеды, когда вся семья сходилась за столом и заводила неторопливый разговор. Вскользь касаясь того и сего, они опутывали себя нитками малозначительных слов, сплетали общий кокон, защиту от всего постороннего. «Наши пустяковые обеденные разговоры» — так называла Верушка. Но она не могла не чувствовать, что лишь они, пустяки, умеют по-настоящему сплотить семью.

…Стол дома в Кралупах был огромный и тянулся от окна до самых дверей. У окна, во главе стола, садился старый Яхим. А на противоположном конце располагалась Михаэла, чтобы легче было бегать в кухню и обратно. Мирек неизменно устраивался по правую руку от Яхима. Остальные рассаживались как попало — кто первым прибегал за стол, тому и сидеть по левую руку от деда. Чаще всего это были Ян или Янка, потом их стали опережать подросшие Карел и Зденек. Этих в свой черед легко обгоняла непоседливая Верушка.

Сидеть рядом с дедом было весело. Он никогда не ругался за столом, уверяя, будто это ведет к несварению, зато сыпал шутками, и правнуки к нему так и липли.

Верушка была капризная. Это ем, это не ем. Ольга с ней намучилась. На одного Яхима оставалась надежда. Однажды силой убеждения ему удалось выдать нелюбимую Верушкину рыбную котлету за любимую куриную. Верушка слушала, ушки развесив и уплетая за обе щеки, что, мол, жила на свете храбрая курица, которая на спор научилась плавать, как олимпийская чемпионка, и поселилась жить во Влтаве, да вот незадача — выловили ее рыбаки и на котлеты пустили. Только она долго во Влтаве прожила — совсем рыбой пропахла.

Он Верушке и мост описал, под которым поймали курицу, и рыбаков — как они удивились, когда она на удочку клюнула, и повара, провернувшего курицу на фарш… И так у Яхима это складно вышло, что Верушка, насадив котлету на вилку и завороженно откусывая, заслушалась и совершенно забыла, что вообще-то курица плохо кончила.

Самое веселье начиналось, когда домой приезжал Томаш. Хохотали не переставая, Михаэла утирала слезы передником, Анежка прыскала в кулачок, вертелись и хихикали дети, слушая, как, сохраняя невозмутимые лица, пикируются Яхим с младшим сыном. Мирек в такие дни выглядел как каменный. И если Яхим и Томаш сохраняли невозмутимость, чтобы шутка сделалась смешней, то Мирек не улыбался из ненависти к шутке, отчего делался просто уморителен. Но это Ольга оценила лишь спустя несколько лет, когда стала понимать чужой юмор, а поначалу она была четвертым человеком, который не улыбается за обедом. Сидела с растерянным видом, улавливая ускользающие слова, и Томаш как-то отметил:

— Ольга, ты, кажется, стараешься удержать мои шутки силой взгляда!

Томаш сказал это очень медленно, и все равно дошло не сразу.

У Верушки никогда не случалось таких веселых застолий. Даже когда Зденек с семьей приезжал на общие праздники. Наверное, это все из-за мужа.

Ольга недолюбливала зятя и про себя звала его поваром. Просто поваром — никогда по имени. Повар был вечно серьезен и целиком сосредоточен на бизнесе, и как-то так получалось, что все родственники безоговорочно ему подчинялись. И Ольга тоже. Злилась про себя, а подчинялась. Не из страха перед медвежьей его фигурой и сурово сдвинутыми бровями. Просто не считала возможным вмешиваться в Верушкину жизнь. Но совместные трапезы, которые устраивала Верушка, положа руку на сердце, совсем не были похожи на веселые обеды в Кралупах.

…Когда Яхим умер, Мирек попытался занять его место во главе стола. Семья по привычке еще сходилась вместе за едой, но обстановка переменилась. Мирек, не сдерживаемый неизменным юмором отца, теперь сколько угодно мог распинаться о политике, с презрительной злобой рассуждать о русских оккупантах, доводя Олю до слез, покрикивать на внуков. И очень скоро оказалось, что у всех работа-учеба начинается в разное время, неудобно подстраиваться друг под друга ради общих завтраков и ужинов, и все стали есть на кухне за маленьким столиком, каждый своей компанией; только Миреку накрывала Михаэла в столовой, и Мирек выглядел комичнее прежнего, когда сидел на дальнем краю стола, — сидел, развернув газету, и лучился недовольством.