Геннадий Прашкевич - Цветы для Чирика

– А то! – все с той же фальшивой гордостью возразил бомж. – Как иначе? Я ж еще молодой на той фотке.

И обеспокоено стрельнул мутными глазами на тяжелый затылок молчаливого сержанта-казаха, сидящего за рулем, а потом так же обеспокоено перевел взгляд на равнодушное лицо Куделькина.

– Говорят, у тебя и валюта имеется, товарищ полковник?

– А то!.. Мы с удовольствием…

И жадно присосался к фляжке.

Все же Груня плохо соображал.

Пропала фляжка, брезгливо подумал Куделькин. Стеклянная, а все равно пропала. Придется выбросить. Ну и хер с ней. После Груни и стеклянную не очистишь.

– За приятное знакомство, – снова обеспокоено стрельнул глазами Груня.

И прильнул к фляжке.

– Ну, хватит, товарищ полковник, – приказал Куделькин. – Мне лично приятности наше знакомство не доставляет… Чем быстрей мы покончим с нашим знакомством, тем лучше будет для каждого…

И преодолевая брезгливость, дотянулся правой рукой до телогрейки, сильно встряхнул бомжа:

– Где взял валюту и документы?

– Не знаю, – уверенно ответил Груня.

– А ты подумай.

– Не знаю.

– Ты хорошо подумай.

– А чего такого?.. – подумал, наконец, Груня. И все с той же непонятной уверенностью ответил: – Купил…

Наверное, Груне показалось, что Куделькин потрясен его ответом, потому что все с той фальшивой, даже с демонстративной гордостью, уже окончательно приходя в себя от коньяка и смутного беспокойства, Груня нагло добавил:

– Настоящие документы! Без подделки!

– Я знаю, что настоящие, – негромко согласился Куделькин, вытирая руку носовым платком. И попросил: – Положи фляжку на сиденье. Да закрути, закрути пробку. Коньяк проливается. А теперь дай руку.

– Погадаешь, что ли? – нагло поинтересовался Груня.

– Погадаю, – согласился Куделькин и задумчиво взял в свою руку протянутую ему руку бомжа.

Рука Груни оказалась грязной.

Черные полукружья обгрызенных ногтей давно нуждались в чистке.

Левая ладонь когда-то была обожжена, на ней явственно выделялись светлые пятна.

– Ошпарился?

– Было дело. В бройлерной однажды уснул.

– В бойлерной?

– Какая разница?

– Действительно… – усмехнулся Куделькин. – Всякое случается…

– А теперь слушай меня внимательно, товарищ полковник… – немного помолчав негромко и нехорошо сказал Куделькин, даже молчаливый сержант за рулем напрягся. – По документам, товарищ полковник, которые я нашел в твоем кармане, проходит мой друг… Мой хороший друг… Совсем недавно, товарищ полковник, этот мой старый друг исчез в аэропорту Толмачево. Сошел с самолета и как сквозь землю провалился. Вот просто так. Сошел и как сквозь землю провалился… Поскольку моего друга до сих пор пока не нашли, значит, о его местонахождении знаешь только ты, товарищ полковник, поскольку никакой дурак, даже самый отъявленный, такими документами, как у моего друга, торговать не станет… Еще при моем друге были деньги… В валюте… Какую-то часть ты, наверное, уже спустил, но это не страшно… Если ты мне, товарищ полковник, скажешь прямо сейчас совершенно честно и прямо, где находится мой потерявшийся друг, я, товарищ полковник Груня, даже оставлю тебе некоторую часть найденных тобою денег… А, возможно, даже отпущу тебя…

– Так мне ж знать откуда?.. – взвился Груня. – Я ж купил!..

– Заткнись и слушай, – негромко оборвал Груню Куделькин. – Отвечать начнешь, когда я скажу… Мой друг полковник Зимин был совершенно особенный человек… У такого человека нельзя просто так отобрать или купить документы… У живого нельзя… – пояснил Куделькин таким тоном, что даже молчаливый сержант Лапшин снова заерзал за рулем. – Я тебе так скажу, товарищ полковник… Если ты прямо сейчас отвезешь нас в нужное место и выведешь меня на моего потерявшегося друга, я тебя, может, отпущу… И никто не будет тебя искать… Обещаю… Живи, хер с тобой… В конце концов, я тоже человек и понимаю, что неприятности моего друга начались не с тебя… Но ты сейчас единственный, кто знает, где надо и нужно искать моего пропавшего друга…

– Да я…

Куделькин внимательно посмотрел в глаза Груне и несильно двумя пальцами сжал его запястье.

Бомж завопил.

Это был страшный животный крик и пена выступила на узких синеватых губах Груни, как совсем недавно такая пена выступала на губах Кольки-Недопырки. Только в отличие от Недопырки, Груня ни на секунду не терял сознания. Он только дергался, как паралитик, не имея сил вырваться. Он только пускал пену и вопил. Причем так, что молчаливый сержант, не оборачиваясь, напомнил: