Анна Зегерс - Доверие

Не успел Янауш войти в свою мастерскую, где чуть не задохся при виде обоих парней, Эрнста и Томаса, как в довершение всех бед туда явился Рихард Хаген. Подоспел к самому началу смены. А Янауш его не терпел.

С тех пор как Рихарда прислали сюда с гарцского завода, он ходил из цеха в цех, когда ему важно было узнать мнение людей не только о заводских делах, но о событиях в стране и за рубежом.

Сталин скоро умрет, говорил себе Рихард, следовательно, он обязан быть с людьми, для которых, как он полагал, эта весть будет значить то же, что и для него. Для его друзей. Для его жены Ханни. Для его матери. Для Гербера Петуха, который прочитал бюллетень и сразу же бросился к нему.

Рихард был уверен, что сегодня каждый рабочий хочет видеть его, облегчить свою душу расспросами, откровенным разговором.

Янауш не испытывал ни малейшей потребности о чем-либо расспрашивать Рихарда Хагена. В последнее время он стал туговат на ухо и испугался, когда Рихард откуда ни возьмись вырос рядом с ним. И что он так коварно подкрадывается, этот тип?

Рихард, задумчиво-печальным взглядом смотревший на Янауша, выглядел старше своих лет, и волосы у него были какие-то пегие. Янауш быстро взял себя в руки и равнодушно глянул на пришельца своими жесткими выцветшими глазами.

И все же какую-то секунду оба думали об одном и том же, как всегда, когда пути их перекрещивались, даже сегодня. Думали о своей первой встрече в Коссине.

Октябрь сорок седьмого года. Холодный, сырой, насквозь прокуренный зал. Идет собрание. Лица сидящих в этом чаду изжелта-серые, зеленовато-серые, изможденные, голодные, озлобленные. Янауш встает с места. Пронзительным голосом говорит: «Ну, что еще новенького надумали?» После собрания демонстрирует товарищам заплатанный зад своих штанов: «Так и директор ваш выглядит, преемник господина Бентгейма!» Грязный старикашка!

Но что сказал этот же самый Янауш через четыре года, когда сбежал Берндт? «Видать, ему у нас не по вкусу!» Я обрадовался, думает Рихард, Янауш наконец сказал «у нас». Но потом какая с ним произошла перемена! Он опять стал сухим, злобным, корыстным человечишкой, хуже еще чем был. Что же такое случилось с ним за последние два года? Может, и я в этом виноват?

Молодой верткий паренек притащил какие-то детали из трубопрокатного. Удивился, увидев Рихарда. И тотчас спросил:

— Есть какие-нибудь новости?

Этот курносый большеротый парень всегда выглядел веселым, даже если хотел казаться серьезным. Он и теперь решил: если уж задаешь такой вопрос Рихарду Хагену, надо принять серьезный вид. Рихард, не оборачиваясь, отвечал:

— Нет. — И добавил: — Мы должны быть готовы к самому худшему.

Парень осторожно опустил свой груз на пол. До того как он сделал это усилие, лицо его продолжало оставаться довольным и невозмутимым. Рихард подыскивал слова, хотел объяснить, что не следует впадать в страх и отчаяние, враг только этого и ждет.

Но, обернувшись, он убедился, что никто здесь, и в первую очередь этот паренек, не нуждается в утешении. На большинстве лиц ничего нельзя было прочесть, разве что некоторое любопытство — что будет, если у соседа за углом случится несчастье? Пропасть лежала между чувствами Рихарда и чувствами тех, что стояли от него поблизости.

Через эту пропасть лишь одна пара глаз, глаза Эрнста Крюгера, смотрели на него боязливо и внимательно. И тут же он заметил еще и Томаса Хельгера, который пробудил в нем воспоминание о Роберте Лозе. Томас был бледен и сосредоточен.

Рихард Хаген начал говорить, прямо обращаясь к этим двоим, только так приходили ему на ум нужные слова, только так ему не надо было выискивать и подбирать их, давно застывшее оживало в нем под теплыми взглядами обоих юношей. Другие тоже стали прислушиваться. Сами того не сознавая, они нуждались в подобных словах. Встрепенулся и большеротый курносый паренек.

— Когда умер Ленин, — говорил Рихард, — мой отец и мой брат и все их друзья думали, что советской власти пришел конец. Но она существует, и советское государство стало мировой державой. Оно победило в этой страшной войне. Уничтожило фашизм. Советской власти и теперь не придет конец. Напротив. Мы, конечно, не знаем, как все сложится, но знаем, что то, на чем мы стоим, останется незыблемым. Возможно, наберется еще большей силы. Вы и я, мы тоже скажем свое слово.

Покуда Рихард договаривал, Янауш включил пневматический молот, воздух с шумом вырвался из трубы. Старик быстро орудовал своими костлявыми, иссохшими, но проворными руками, которые казались бессильными, когда висели вдоль туловища, но было чудо как ловки в работе.