Анна Зегерс - Доверие

— Ребятки, ребятки, а наша-то взяла!

Бернгард, явившийся со стороны города, куда он утром отправился, чтобы примкнуть к смутьянам, обнял Вебера, вышедшего ему навстречу. Вместе с остальными они протолкались в ворота. Штурмом ничего брать не пришлось.

Но в последующие напряженные минуты другие рабочие образовали неразрывную цепь. Отнюдь не для приветствия. Этих рабочих собрал Рихард. В толчее между воротами и цепью смешались смутьяны из города и смутьяны с завода. Рихард увидел, что их немало. Но времени на размышления у него не оставалось. Его цепь обязана выдержать, на нее уже начали отчаянно напирать. Со всех сторон неслись крики:

— Пропускай! Бастует эльбский!

— Бастует вагонный! Бастует цементный!

Люди узнавали знакомых. Кричали, перебивая друг друга, хрипели, напирая, хрипели, сдерживая напор.

— Поддался на провокацию, болван!

— Сам болван, самого провели!

— Эй, Пауль, это меня ты хочешь избить?

— Если не пропустишь, тебя.

— Здесь вам не пройти!

— Да мы уже прошли! Еще бы! А на канале-то что творится! А в прокатном? Они там, а мы тут — истинные немцы! Бастовать — наше право. Или ты забыл?

— Пинка твоего я не забуду. Это вы-то немцы? Вас всех ами подкупили.

— В Берлине бастуют. И в Хеннигсдорфе.

— Не только в Хеннигсдорфе.

Гюнтер увидел своего брата, Хейнера. Не знаю, как понравится твоей Элле то, что ты тут творишь!

Бернгард вдруг обернулся. Стоя спиной к цепи Рихарда, он крикнул громким, пронзительным голосом:

— Не слушайте их. Завод бастует. И прокатчики и сталевары!

Хейнц Кёлер, бледный как полотно, дрожащий от волнения, наверняка знал, что Бернгард нагло лжет. Гербер Петух, мысленно он все еще называл его мой Гербер, действовал энергично. Он же, Хейнц, молча, ожесточенно вместе с другими пытался прорвать цепь. Увидев Меллендорфа, он в ту же секунду почувствовал, что и Меллендорф выхватил его своим острым взглядом из толпы. Гюнтер Шанц, последний в цепи — а с завода уже бежали им на подмогу, — правой рукой ухватился за решетку ворот. Бернгард, сообразив, что они попали в ловушку — зажаты между людской цепью и воротами, — в припадке ярости, вдруг узнав Гюнтера, так рванул его за руку, что вывернул плечевой сустав. И когда Гюнтер, вскрикнув, выпустил решетку, прорвался вперед. Кое-кто успел протиснуться вслед за ним, но цепь тотчас сомкнулась. Тогда Меллендорф ухватился за решетку вместо Гюнтера и как следует наподдал ногой Редеру с вагоностроительного, который тоже хотел прорваться. Когда же Редер охнул, толпа хором завопила:

— Позор! Позор!

В ярости они снова бросились на цепь, но прорвать ее им больше не удалось. Нет. Их оттеснили на улицу, достаточно далеко, чтобы раз и навсегда преградить доступ к воротам.

Ульшпергер посылал за мной, подумал Рихард, еще сегодня, совсем недавно или бесконечно давно? Я должен пройти к нему.

Непостижимо пустые, высились перед ним ворота. Точно здесь никогда не было прохода, за который жестоко бились люди; осталась одна оголенная рама; такой прозрачной и в то же время такой тяжкой была тишина, точно Рихард пробирался через трясину, руки и ноги едва слушались его. А ведь только что он сопротивлялся, горланил вместе со всеми. Те, кто остался охранять завод, кричали ему вслед что-то ободряющее, даже веселое. Другие спешили мимо на работу в свои цехи, на лицах их было удовлетворение. Рихард же ничего подобного не ощущал.

Душа его разрывалась. До сих пор он весь переполнен был одним-единственным стремлением — преградить путь смутьянам. Теперь они отброшены, по крайней мере на ближайшие минуты. Но его охватило какое-то странное, уже где-то, когда-то испытанное чувство. Гнев, боль и удивление, как двадцать лет назад, да, верно, ровно двадцать лет. Когда он впервые увидел ребят из своего дома в форме пимпфов [3] Детская организация в гитлеровской Германии. , а парней постарше — в коричневых рубашках. Как же это произошло? Где я допустил ошибку? Я говорил и говорил до изнеможения, но верных слов, видно, не нашел, иначе потом все пошло бы по-иному. Не было бы эмиграции. Лагерей. Войны. Крови нашей не дай пролиться днесь. Ведь это же истинное чудо, что он живой и невредимый вышел из лагеря.

Вот опять они стоят перед ним, как стояли после войны, два солдата в широких, грубых шинелях, со своими красными звездами. Наверное, советские машины проехали на территорию прямо от товарной станции. Он, во всяком случае, не заметил их. Сорванным голосом Рихард что-то сказал солдатам. Но они уже получили приказ, ему незачем было объясняться с ними на ломаном русском языке. Они молча пропустили его.