Витомил Зупан: Левитан [Роман, а может, и нет]

О политических заключенных швейцарцы не думают. И наши тоже не будут, поскольку у нас политических заключенных нет.

Фред МакКинни на основании статистики составил список средств, помогающих против депрессии (он протестировал множество студентов): быстрая прогулка, читай Шелли и Китса, поспи, снова прочти старую любимую книгу, читай что-нибудь смешное или пойди на веселое представление, играй в хоккей, теннис или танцуй, красиво оденься и пойди куда-нибудь, играй на рояле или слушай граммофон, поразмысли о ситуации в одиночестве, пойди абсолютно один на охоту, начни «возводить замки в облаках», присоединись к счастливым и беззаботным людям; представь себе, что тебе нельзя воспринимать жизнь слишком серьезно; работай так напряженно, чтобы у тебя не оставалось времени думать еще о чем-либо другом; поговори обо всем с другом, который тебя понимает; постарайся, чтобы другие думали — как хорошо ты себя чувствуешь; езди на автомобиле быстро и дико по пустой дороге; вспомни, что завтра будет еще один день. Особо он цитирует такое заявление некоего студента: «Нужна вера в нечто вне нашего „я“, чтобы счастливо пережить кризисы жизненных трудностей». Из всех этих средств для многолетнего арестанта подходит только последнее: вера в нечто вне его «я», поскольку только оно связано с надеждой, а надежда — единственная сила, выравнивающая даже такой согнутый позвоночник. Из предшествующих на более коротких дистанциях работают еще «размышления в одиночестве и возведение замков в облаках», но на дальних дистанциях они перерождаются, как я уже показал, в муку, в настоящего душевного «дракончика» после дурмана. И если не существует «этого нечто — вне собственного „я“», его следует сотворить. Сотворить себе цель и надежду, поставить цель на вероятную вышину, метить (согласно «Nature»[91] «Природа» (англ.). Эмерсона) выше, чтобы попасть в нее, и лелеять надежду, уничтожаемую всем окружающим пространством. (Ныне моя надежда отдыхает в упомянутом чемодане и время от времени весьма иронично посмеивается надо мной.)

Приближалась зима, и мокрый снег рисовал толстые белые линии за окном замка.

После военных отступлений и атак, когда случался отдых, у нас было чувство, будто мы как раз исчерпали все силы. Так же я себя чувствовал, когда накануне какого-то праздника мы узнали, что портных заперли на складе и они гладят гражданскую одежду для тех, кто на праздник будет амнистирован, — и что моя одежда тоже там. Естественно, конь-тело бросилось бы со всего маху в представление освобождения и нежилось бы в иллюзиях. Но дух схватил уздцы: подожди, верь в то, что возьмешь в руку, и то не сразу.

Священник, часто бывавший у смертного одра, рассказал, что не помнит ни одного умирающего, кто не смотрел бы храбро смерти в глаза, осознав ее неизбежность (по МакКинни). Потом, когда меня в последний раз посетил следователь и подтвердил предполагаемое освобождение (я делал вид, будто еще ничего не слышал об этом), я разрешил себе поверить в это. Он был разочарован, поскольку я не больно-то подскочил от новости. Он обещал, что мне вернут все рукописи, которые найдут. Слово он сдержал. Вещи из обыска они не нашли — значит, мы их жертвуем богам. Говорят, во время какой-то критической ситуации значительную часть архива сожгли. Он сказал, что в случае каких-либо трудностей, возникнувших после освобождения, я могу к нему обращаться. Принять как неизбежное, следовательно, нужно было следующее: свобода — и храбро смотреть ей в глаза.

Если человек слишком долго хочет чего-то, то это перерождается в нем в муку — и если он слишком поздно достигает этого, оно остается связанным с болью.

Трое из четырех вышли на свободу.

В депрессии заключенный отступает, при внутреннем возбуждении, при неопределенности прибегает к какой-нибудь лихорадочной деятельности. Профессор в тот вечер спокойно отправился спать, немного раньше нас, удалился из мира живых. Мы трое все еще ходили по комнате, покуда чувство вины перед профессором не погнало нас спать.

За окном лежала туманная беззвучная ночь.

Эту ночь надо пережить. Фрейд говорит, что (не знаю, сколько сотен тысяч лет назад, скажем) человек поднялся на задние ноги, показал гениталии, ранее скрытые, узнал стыд, потерял нюх и вместе с ним эротику зада, перешел на эротику лица и изуродовал свою природу. По Уэллсу, он также поднялся на задние ноги, но сделал — первое изобретение.

Эту ночь надо пережить.