Геннадий Прашкевич - Противогазы для Саддама

Он внимательно вчитался.

Жизнь моей мамы, учившейся в Смольном институте, доверительно раскрывал душу читателям прекрасный югославский поэт Саша Петров, мистическими нитями накрепко связана с жизнью великого вождя мировой революции. Великий вождь рвался в семнадцатом году в Смольный, даже немцы, говорят, оказывали ему в осуществлении этого желания всяческое вспомоществование, а моя мама рвалась в том же году из Смольного, и ей в этом, как ни странно, тоже оказали не малое вспомоществование некоторые знакомые влиятельные немцы. И к счастью, так получилось, что в тот момент, когда великий вождь энергичной походкой входил в Смольный, мама-смолянка не менее энергичной походкой пересекала польскую границу…

«Ага… Толстый советский журнал сомлеет от такого стихотворения… У них там в редакции все с деревьев попадают…» – порадовался Карпицкий за Сашу Петрова. В нем мгновенно и полностью восстановилось прежнее доверие к поэту. Теперь он действительно сам захотел перевести несколько стихотворений на русский язык. Мало ли что жизнь мамы Саши Петрова так странно оказалась увязанной с жизнью великого вождя (пусть и в противофазе), мало ли, что благородная девица сбежала от большевиков… В конце концов, потому она и сбежала, что благородная… «Кстати, на сербском, – усмехнулся Карпицкий, – благородный звучит как племенитих ».

С инфернальным упорством Карпицкий искал в книжке Саши Петрова нужное стихотворение.

Хороший поэт Саша Петров!

Карпицкий увлекся и прочел всю книгу.

Его трогала доверчивая интонация, трогал образный ряд, его волновали неожиданные ассоциации. Но все это было густо пронизано какими-то слишком уж густыми намеками… Да и метафоры не всегда ложились в принятую толстыми советскими журналами систему – империя зла, парадиз доносчиков…

Ну и все такое прочее.

Впрочем, стихотворение «Чингисхан перед микрофоном» остановило внимание Карпицкого. Вот оно! – обрадовался Карпицкий. Вот сейчас, обрадовался он, превосходный югославский поэт Саша Петров талантливо и остро вскроет всю свирепую порочность этих тлетворных музыкальных групп! Как прогрессивный поэт он напрочь вскроет всю подноготную этих агрессивных групп! Такое стихотворение с охотой напечатает любой толстый советский журнал, не только благожелательная «Дружба народов»!

Подумав так, Карпицкий вчитался.

Луна в стихах прекрасного югославского поэта Саши Петрова, русского по матери и врангелевца по отцу, сияла в небе, как трагическая улыбка коммуниста, по ошибке ЦК загнанного на два метра под землю… Чекисты, несомненно самые внимательные читатели советской поэзии, ставили к стенке своих самых любимых поэтов… Косоглазые сибирские стрелки расстреливали не поэта Переца Маркиша, а поэзию идиша…

Ну и все такое прочее.

Карпицкий невольно усмехнулся: «Они там в „Дружбе народов“ все с деревьев попадают!”

Но сверкнула надежда.

Карпицкий увидел стихотворение под нежным названием «Зимняя элегия». Даже эпиграф к стихотворению был взят не у кого-то, а у Пушкина: « Зима… Шта да радимо на селу?.».

Чужая страна.

Чужая сырая зима.

Чужой и сырой городок Колумбус.

Отчитаны лекции, на душе тоска. Растрава в сердце, дождь за окном. Жизнь как простуда. Но вдруг раздается в телефонной трубке русский голос: «Ах, Саша, Саша! Ну что ты делаешь в этой сытой и сырой стране? Бери билет и беги к себе на Ядран, возвращайся в свою солнечную Адриатику! Там жизнь, там сладкая славянская речь! Зачем тебе сытый сырой Колумбус?»

Вот оно длинное нежное стихотворение, будто специально написанное для толстого советского журнала!

Если бы, конечно, не телефонный собеседник.

Голос телефонного собеседника почему-то тревожил Карпицкого.

И тревога его сбылась.

« Твой Иосиф… »

Журналисту из «Взгляда» и скандальному корейскому писателю У не надо было объяснять, кто это был – твой Иосиф . Это только Сергей не сразу понял, что речь идет о поэте Бродском, высланном в свое время из СССР. Но потом и до него дошла прелесть ситуации, потом и он, наконец, понял, что напечатай толстый советский журнал «Дружба народов» такое стихотворение в одна тысяча девятьсот восемьдесят третьем году, то не только в редакции, а и в самом ЦК все бы с деревьев попадали!..

Сергей с удовольствием слушал Карпицкого.

Рядом с ним сидел человек, которого он не всегда понимал, но который всегда восхищал его. И дело было не только в стихах. «Во мне болезнь воображенья: давно не понимаю я – где протекает жизнь моя, а где ее отображенье?» Коля Игнатов тоже писал замечательные стихи. Но дело было в некоей атмосфере.