Александр Проханов - Красно-коричневый

«Мерседес» сворачивал на бульвар, огрызался неточной улетающей в небо очередью. В глубине салона, среди стриженых молодых голов померещилось Хлопьянову чье-то знакомое лицо. Но он тут же забыл о нем, отваливаясь от тучного тела кавказца.

– Кто? – хрипел маленький толстый человек, сидя на асфальте, глядя на пулевые отверстия, разворотившие дверцу. – В кого?

– Быстро в машину! – Хлопьянов встряхнул его за плечи, так что затрещал модный плащ. Втолкнул его на заднее сиденье, сам ввинтился на переднее. Повернул ключи. Кинул машину вперед. С ревом и хрустом железа свернул с площади, повинуясь животной реакции. Мгновенно покинул место, где было совершено нападение.

Он крутился в переулках, в их путанице, тесноте. Вписывал толстобокую машину в крутые повороты, проскальзывал под красный свет на Бронной и у Патриарших прудов. Посматривал в зеркало, не вспыхнут ли фары погони. И эта ночная гонка, крутые виражи, ожидание выстрела возродили в нем пугающе-сладостное переживание, – ночной Кабул, глинобитная, освещенная фарами стена, чья-то тень исчезает в проулке, струйка ветра пахнула в пробитое пулей лобовое стекло.

Они выехали на Садовую, слились с потоком машин. Потерялись среди их шипения и блеска.

– Стреляли в меня или в вас? – Хлопьянов обернулся через плечо к человеку, отвалившемуся на заднем сиденье. Маленький, круглый, он утопал в мягких кожах, испуганно отодвинувшись от окна.

– В меня, – сказал человек.

– Вы кто? – спросил Хлопьянов, почти успокаиваясь, мягко ведя мощный «джип», искоса наблюдая параллельное скольжение машин.

– Банкир…

– Почему без охраны?… Могли подстрелить, как курчонка.

– Заманили… Чувствовал, что подставка… Сам виноват…

– Куда вас везти?

– На Басманную. Там охрана.

Они въехали во двор старомодного дома. Под яркими светильниками веером стояли лимузины. Зорко смотрел глазок телекамеры. Навстречу из застекленного цоколя выскочили проворные люди. Раскрыли дверцы «джипа», помогали выйти грузному, с опущенными плечами, кавказцу.

– Акиф Сакитович, мы вас искали!.. Две машины за вами послали!.. Ваш радиотелефон молчал!..

– Пойдемте! – не отвечая охране, хозяин «джипа» жестом пригласил Хлопьянова, вошел в подъезд, волоча за собой выпавший пояс дорогого плаща. Хлопьянов двинулся следом за тонкой, струящейся по ступеням бахромой.

Мимо вскочившей встревоженной обслуги они проследовали в просторный кабинет, уставленный дубовой мебелью, мягкими креслами. Кавказец сбросил плащ на пол. Открыл дверцу бара. Достал бутылку французского коньяка и два хрустальных стакана. Налил их до половины.

– Вы спасли мне жизнь. Я ваш должник. Чудо, что вы оказались рядом!

Чокнулись. Хлопьянов, глотая вкусный терпкий коньяк, видел, как жадно пьет кавказец, как дрожат его закрытые темно-фиолетовые веки, сотрясаемые глазными яблоками.

Хозяин кабинета порылся в пиджаке, выронил из кармана носовой платок, извлек связку ключей и открыл сейф.

– Вот здесь миллион… – протянул он Хлопьянову пачку денег. – Сегодня наличными больше нет. Завтра будут.

– Не надо, – сказал Хлопьянов, отказываясь от денег. Осматривал комнату, чувствуя, как посветлело, потеплело в глазах от первого сладостного опьянения.

– Все – случай!.. Жизнь – случай! Смерть – случай!.. Опасность всегда исходит от самых близких!.. Говорил себе, не встречайся!.. Если б убили, так и надо!.. Сам виноват!..

– Кто они? – спросил Хлопьянов, разглядывая смуглое отечное лицо человека, пачку денег в его руках. Он не хотел получить ответ. Все происшедшее его не касалось. Случайная встреча под ртутными фонарями, выстрелы, гонка по ночным переулкам, – все это было чужим, не его, не могло иметь продолжения. Имело привкус ненужного дурного повтора. Это уже было когда-то, то ли в Кабуле, то ли в Бендерах, – то же ощущение легкого хмеля после пережитой опасности.

– Я пойду, – сказал Хлопьянов, делая шаг к дверям.

– Вы кто? Почему не хотите взять деньги?

– Мне надо идти, – повторил Хлопьянов.

– Я ваш должник. Не знаю, чем вы занимаетесь. Вот моя визитная карточка… В любое время дня и ночи… У меня большие возможности…

– До свидания, – повторил Хлопьянов и вышел из кабинета. На лестнице он заглянул в визитку. «Акиф Сакитович Нариманбеков. Председатель банка». Охрана услужливо открыла ему дверь. У подъезда стоял освещенный «джип» с пулевыми отверстиями в лакированной дверце.

Хлопьянов медленно брел по Садовой, которая прогоняла сквозь себя непрерывный шуршащий свет. Облизывала ему ноги, как ночное светящееся море. Дома вокруг казались непроницаемыми, без ворот, проулков, подворий. Стояли, как горы, сплошной стеной, не пускали Хлопьянова в соседние улицы, переулки, выдавливали, вытесняли, хотели сбросить в шипящую плазму, под колеса машин. Город был чужой, населенный чужаками. Хлопьянов, прожив вне Москвы, вернулся в нее, как из Космоса, потеряв во время своего путешествия целую эру, и теперь не находил своих современников. Натыкался повсюду на потусторонние лица, на знаки иной культуры, иного уклада и строя. Не было для него пристанища, не было дома, где его поджидали. Семьи, где его любили. Души, готовой откликнуться на его печали и горечи.