Юрий Поляков - Гипсовый трубач, или конец фильма

– Ку-уда-а-а?

– В КГБ!

– Боже праведный! И он молчал! Диссидентушка вы мой замечательный! Рассказывайте, рассказывайте, рассказывайте! Подробно! Что вы натворили? Где, когда, почему?

– На карнавале.

– Отлично! Великолепно. Я вижу: последние кадры «Ночей Кабирии»! Вы идете и плачете просветленными слезами! Вокруг, как у Босха, страшные маски, рожи, ряхи… А что за карнавал?

– Обычный. Как в том детском фильме «Добро пожаловать, или посторонним вход воспрещен». Помните?

– Что вы сказали? В детском фильме?! - Жарынин аж поперхнулся табачным дымом, точно внезапно оскорбленный огнедышащий дракон. - Это не детский фильм, это гениальное кино, пророческое! А Элемка Климов - Нострадамус!

– В каком смысле? - не понял писатель.

– О, невдумчивый вы, невдумчивый! Фильм-то хоть помните?

– В общих чертах.

– В общих чертах! - передразнил Жарынин. - Эх, вы! Пророчества надо знать наизусть! Хорошо, я напомню. Образцовый пионерский лагерь. Все дети ходят строем, купаются по команде, участвуют в художественной самодеятельности, едят с аппетитом и прибавляют в весе. Мечта! Но один пионер Костя Иночкин строем не ходит, купается, когда и где захочет, да еще дружит с деревенскими мальчишками. И тогда директор лагеря товарищ Дынин, формалист, зануда и подхалим… Кстати, Кокотов, вы обращали внимание, что формалисты от искусства тоже обычно зануды и подхалимы?

– Да, как будто…

– Не как будто, а точно. Так вот, Дынин отправляет Иночкина домой, к бабушке. Костя, не желая огорчать старушку, тайно возвращается в лагерь. Друзья-пионеры, пряча его от Дынина, оформляются как оппозиция директорской диктатуре. В итоге: Дынин уволен, и его, как еще недавно Иночкина, увозит на станцию грузовик с молочными бидонами…

– Это все я помню, - раздраженно заметил Кокотов. - Ну и где тут пророчество?

– Сейчас объясню. Чего, собственно, добивается Дынин? Порядка, дисциплины, организованного досуга и прибавки в весе. Кстати, эта мания - откормить ребенка - осталась от голодных послевоенных лет. Разумеется, в сытые семидесятые это выглядело нелепо, даже смешно. А вот в девяностые, когда в армии для новобранцев создавали специальные «откормочные» роты, это уже не выглядело глупым. История повторяется. Но вернемся к Дынину. Ведь все, что он требует от детей, абсолютно разумно! Вообразите: если три сотни пионеров перестанут ложиться, просыпаться и питаться по горну, откажутся ходить строем, начнут бегать и резвиться сами по себе… Что случится?

– Хаос, - подсказал писатель.

– Верно! А если дети станут купаться где попало, без надзора взрослых? Что есть пионер-утопленник? Горе - одним, тюрьма - другим. Так?

– Это самое страшное! - передернул плечами бывший вожатый Кокотов.

– А контакты с деревенскими? Это же - эпидемия. Согласны?

– Абсолютно согласен.

– Так кто же он, наш смешной и строгий Дынин, требующий соблюдения всех этих правил коллективного детского отдыха? Догадались? Думайте!

– Не знаю. Сдаюсь.

– Дынин - это советская власть.

– Да ладно вам!

– А вот и не ладно! Вспомните, незабвенная советская власть занималась тем же самым: порядок, дисциплина, организованный досуг, рост благосостояния народа… Другими словами, прибавка в весе.

– А кто ж в таком случае Иночкин? - полюбопытствовал Кокотов.

– А Иночкин - это неблагодарная советская интеллигенция, которая всегда ненавидела государственный порядок, но жалованье хотела получать день в день. И какую отличную фамилию Элемка придумал для героя! Вы замечали, как образуются самые распространенные псевдонимы? Правильно! - кивнул Жарынин, даже не дав собеседнику раскрыть рот. - От имени мамы или любимой женщины: Катин, Галин, Марин, Олев, Светин, Ленин, Инин… А тут - Иночкин! Маленький, милый, но уже безжалостный разрушитель государственного порядка. Гениально! А помните, как заканчивается фильм?

– На родительский день приезжает большой начальник… Ну, и…

– Абсолютно верно. Приезжает большой начальник Митрофанов проведать племянницу, кстати, редкую оторву вроде Ксении Собчак, и снимает, к чертовой матери, с работы Дынина за формализм и подхалимаж. Вы видели, чтобы хоть кого-то за формализм и подхалимаж с работы сняли?

– Не-ет, - признался писатель.

– Правильно. Митрофанов - это аллегория нарождавшегося реформаторского крыла советской власти. А Дынин - символ замшелой номенклатуры. Он, чтобы дядю порадовать, хотел племянницу королевой полей - кукурузой - нарядить… Улавливаете?