Юрий Поляков - Гипсовый трубач, или конец фильма

– Ну знаете! В конце концов, это вы мне позвонили, а не я вам! - возмутился Кокотов. - Вы меня сюда привезли, а не я вас! Если вы передумали, так и скажите и отвезите меня хотя бы до станции. У меня обследование.

– Бросьте! Все недуги от унынья и безлюбья!

– Какая здесь ближайшая станция?

– Ступино.

– Я серьезно!

– И я серьезно. Кстати, дорогой инженер человеческих душ, Ступино не по Ярославской дороге! Ладно, не пеньтесь! В вашем рассказе мне понравилось, что Львов каждый год приезжает к гипсовому трубачу. Это хорошо! Но в фильме, мой прозаический друг, должна быть история. Сюжет. Если мы с вами, конечно, упаси господи, не Сокуров или, не дай бог, поздний Тарковский. Но мы с вами не таковские! Наши герои не могут полтора часа просто бродить по экрану, ежась от амбивалентноети бытия! И еще мне не нравится, что героиня гибнет. Почему она? У насекомых, например, после совокупления гибнет самец, а иногда даже самка его просто сжирает. Почему гибнет она, а не вы?

– Тогда не было бы рассказа.

– Вы уверены? А может, ваш герой - дух, ангел. И райская награда заключается именно в том, чтобы раз в год возвращаться на самое дорогое для покойного место…

– А адское воздаяние - в том, чтобы раз в год возвращаться на самое страшное место?

– Голова-то у вас работает! Я не ошибся. Ну, вспомните, вспомните, когда вы были пионервожатым, чтонибудь с вами случалось?

– Вроде нет…

– Не может такого быть! В жизни всегда есть место подлому.

– Впрочем, было… Было! Я подрался. Нас даже разбирали на педсовете.

– Оч-чень хорошо! А вы говорите: не было. Рассказывайте!

– Подрались мы с Витькой Батениным, однокурсником. Он умер…

– От побоев? - радостно насторожился Жарынин.

– Нет. От пьянства.

– Когда?

– Недавно.

– Жаль. Очень жаль!

– Почему?

– И вы спрашиваете? Если б вы его убили, то попали бы в тюрьму, пострадали и могли сделаться Достоевским или, в крайнем случае, Солженицыным. У вас была бы здесь своя любимая скамейка…

– …на которой я не сидел! - язвительно уточнил Андрей Львович.

– Так в этом, глупыш вы мой, и заключается слава: любимые скамейки, на которых вы не сидели, любовницы, с которыми вы не спали, благородные поступки, которых вы не совершали, афоризмы, которых вы не говорили… Понимаете?

– Я стал Кокотовым!

– Вот именно! Из-за кого подрались? Из-за ЛикиНики-Таи?

– Нет, не из-за нее. Витька с медсестрой крутил.

– А из-за чего сцепились? Ох, я вижу, вижу эту молодую драку на глазах потрясенных пионеров. Как я это сниму!

– Мы ночью дрались, когда дети спали.

– Они проснулись. Проснулись и лупят изумленные глазенки на брутальный ужас взрослого мира! Драку я дам размыто, в «вазелине», а детские глаза крупно и четко, так, чтобы каждую дрожащую ресничку было видно! Как я это сниму! Так из-за чего вы махались?

– Не помню… Кажется, из-за стихов.

– Из-за стихов? Интересно. Подробнее!

– Ему не понравились мои стихи.

– А вы писали стихи?

– Конечно.

– И читали ему?

– Он попросил.

– Пили перед этим?

– Естественно.

– Что именно ему не понравилось в ваших стихах: рифма, ритм, система образов?

– А это важно?

– Конечно, Андрей Львович! Любая случайная деталь может стать впоследствии гениальным образом.

– Ему не понравилось все.

– Почитайте мне ваши ранние стихи! - попросил режиссер, заранее откидываясь в кресле и полузакрывая глаза.

– Не хочу!

– Пожалуйста!

– Нет…

– Экий вы… - только и сказал Жарынин, добавив лицом все остальное, что он думает про соавтора и особенно про вчерашнее. - Ладно. Подрались. Дальше?

– Кто-то стукнул… Нас вызвали на педсовет, и директор лагеря сказала, мол, если еще раз повторится, нас выгонят и отправят письмо в институт.

– Как ее звали?

– Зоя Константиновна. Зэка.

– Зэка? Очень хорошо! Я одену ее в брючный костюм цвета хаки. Ну вот, уже что-то брезжит. Итак, мы имеем избитого друга и злобную Зэка, которой наш герой… Лева…

– Почему Лева?

– По кочану!…Которой наш Лева втайне нравится. Такая, понимаете, стареющая комсомольская богиня, толстая, с тройным подбородком и стратегическими запасами неизрасходованного, но почти просроченного либидо. Неравнодушна к юношам. Взаимности, конечно, нет. И от женского отчаянья она мстит Леве! Так?

– Нет. Она была нормальная женщина, чуть толстовата, это верно. У нее были муж и любовник. Она хорошо ко мне относилась, даже помогла, когда меня чуть в КГБ не замели…