Уильям Сароян - Папа, ты сошел с ума

После кино мы зашли в кафе, сели к стойке, и я поел ветчины и выпил шоколадной шипучки, а отец выпил две чашечки черного кофе, и после этого мы поехали домой.

— Рождество состоялось, — сказал мой отец.

— А теперь что будет, па?

— Новый год.

— А потом?

— А потом — день за днем.

— Чудесно, — сказал я, — ха-ха-ха!

Новый год — каким он будет? Ну, во-первых, в этом новом году мне исполнится одиннадцать. Но разве это много — одиннадцать лет? Совсем немного. Получай я за каждый прожитый год по доллару, сейчас у меня было бы всего десять долларов, а в будущем году — одиннадцать, а что купишь в наши дни на одиннадцать долларов? Но если б я получал по доллару за каждый прожитый день, тогда у меня скопилась бы солидная сумма, потому что в каждом году триста шестьдесят пять дней, и если помножить на десять, выйдет…

— Сколько выйдет, если триста шестьдесят пять помножить на десять?

— Три тысячи шестьсот пятьдесят.

— Ух ты!

— А что?

— Если б я получал по доллару за каждый прожитый день, у меня сейчас было бы три тысячи шестьсот пятьдесят долларов, вот что, и уж я бы нашел им применение.

— Деньги солидные.

— Знаешь, па, я считаю, что каждому родившемуся на свет человеку следовало бы платить по доллару за каждый прожитый день, и так до двадцати одного года.

— А потом?

— А потом ему надо платить по десять долларов в день.

— Возможно, что твоя экономическая философия прекрасна, но скажи, пожалуйста, кто будет ему платить?

— Его отец.

— Но если его отец ничего такого не получал от собственного отца и если он не в состоянии зарабатывать по десять долларов в день даже себе самому?

— Ну ладно, а кто ж тогда будет ему платить?

— Никто.

— А как же он получит эти деньги? Как получу их я?

— Это уж твоя забота. А мне лучше подумать о том, откуда и как я получу свои доллары, которых наберется сейчас, если считать по десятке в день с тех пор, как мне пошел двадцать второй, а это было лет двадцать с чем-то назад, да, так сколько ж их наберется… ну, пожалуй, тысяч эдак девяносто, а?

— Ух ты! И ты сможешь их получить?

— В будущем году.

— Как?

— Что-нибудь напишу.

— Поваренную книгу?

— Или что-то еще.

— Ну что, например?

— Несколько маленьких рассказов, большой рассказ, повесть — маленькую или большую, пьесу — маленькую или большую. Кто знает? Я что угодно могу написать и когда угодно.

— Девяносто тысяч долларов, па? Да мы просто разбогатеем!

— Во всяком случае, и мне, и тебе придется зарабатывать наши деньги, потому что у моего отца не было возможности платить мне в день по доллару до двадцати одного и в день по десять — после, и твой отец живет почти так же бедно, как жил мой.

— Твой отец — какой он был человек, па?

— Прекрасный, но умер рано, тридцати семи лет. А с покойника ведь не станешь спрашивать, чтобы он платил тебе по доллару в день.

— Мне очень жаль, что твой отец умер так рано.

— Спасибо.

— Но, может быть, он не умер, а живет где-нибудь далеко и в один прекрасный день снова вернется?

— Ну вот, очередная дикая идея. Сегодня вечером ты просто переполнен ими.

— Разве так не может быть?

— Я подумаю и отвечу тебе.

Мы молча проехали несколько миль, после чего я сказал:

— Ну что ответишь, па?

— О чем?

— О своем отце. Ты — мой отец, и ты не умер. Ты есть, ты жив, и я вижу тебя все время. Но твой отец умер, и ты уже не мог его видеть, и больше никогда ты его не видел, но может ли оказаться, что он не умер, несмотря на все — не умер, и ты снова его увидишь?

— Ах вот ты о чем! — сказал мой отец. — Ну так слушай. Мне было почти три, когда умер отец, и все-таки я мало что о нем помню. Видел я его, наверно, много раз, если судить по тому, сколько раз видел меня ты, прежде чем тебе исполнилось три года. Помню только один случай — как отец мой взобрался на телегу и стегнул лошадь кнутом и крикнул «пошла!», и телега тронулась с места, и дальше — ничего не помню, потому что дальше я заснул, сидя на задке этой самой телеги. Вот и все, что запомнилось мне об отце. Позднее я узнал, что он умер, а когда узнаешь такое, то не поверить нельзя. Но дай мне подумать еще минутку.

— Охотно дам, потому что хочу в этом разобраться.

— Я думаю, — сказал мой отец после минутного молчания, — я думаю, вывод тут такой. Он умер, конечно, но в доме у нас, на стене, всегда висела его фотография. Ты знаешь, о которой я говорю, потому что с тех пор, как тебе исполнилось шесть, она висит в твоей комнате, над столом.