Дмитрий Шишкин - Возвращение красоты

Прошла неделя, другая, а крестик все оставался у Ферапонта. Я дал себе зарок не напоминать ему об этом, однако в душе у меня копошилось неприятное чувство. Я не поддавался ему, но все же присутствие его в известной мере отравляло существование.

Наконец однажды, выходя из храма, я встретился с Ферапонтом, который молча протянул мне завернутый в бумажку крест. Мне стало как-то грустно и совестно за свои суетные, мелочные переживания, а главное, из-за того, что они не дают общаться с Ферапонтом по-прежнему сердечно и просто. В то же время я понимал, что по сути ничего не изменилось, что находящие искушения временны и нужно только уметь их перетерпеть, возлагая все упование на Бога…

После Рождества неожиданно началось повальное выселение паломников. Объяснялось это намечающимся ремонтом скитского храма святителя Льва Катанского, в котором располагалось паломническое общежитие. Настало время и мне отправляться домой.

Быстро были собраны нехитрые пожитки, получены в канцелярии рекомендательное письмо и деньги на дорогу…

Вечер 12 января был сырой и тихий. Наступившая оттепель скрадывала белизну снегов, и тьма вокруг казалась беспробудной и давней. Тарахтел, прогревая на холостых оборотах двигатель, грузовичок, который должен был отвезти нас в Козельск на станцию. Была минута — и я почти побежал прощаться с Ферапонтом, но потом вдруг осекся; мне подумалось: а кто я такой — друг, брат? Да не монах даже…

И я остался. Не побежал… А вскоре уже покачивался, подпрыгивал на ухабах наш грузовичок, и я с щемящей, светлой тоской смотрел на удаляющиеся во тьму, ставшие такими родными огоньки Оптиной пустыни.

«Успеется еще… — думал я. — Увидимся непременно». Увидимся. Вот только когда?..

Потеплело как будто. Не июль, конечно, когда можно было с одной подстилкой отправиться в горы, не июль — ноябрь, и все же… Едва приметный, робкий вначале, потянул южный ветер, и все изменилось вдруг. Я ночью вышел на балкон. Тучи бегут торопливо, но это не здешние, чужие, я знаю… Я встречаю лицом сырую прохладу отступающей осени и понимаю, что такого больше не будет. Дальше придет зима.

В театре разброд, шатание умов и вялотекущая революция. Хочется все бросить, хотя бы ненадолго, как бумеранг. А ну его, в самом деле!..

Я хочу писать и боюсь не суметь рассказать о главном. Этот страх во мне так силен, что я подолгу не могу заставить себя взяться за «перо». И для писательства нужен воздух,а в городе душно, душно до обморока. И я решаюсь идти на Мангуп…

Вагоны электрички отремонтированы и выкрашены в веселенький голубой цвет. Не хватает только крокодила Гены с Чебурашкой на крыше. Где вы, герои мультяшные? В какой дыре зарабатываете гармошкой на хлеб и вино?..

Все. Новая жизнь началась. На платформе встречают «дружинники» с повязками красными на рукавах. Без билета не суйся. В вагонах духота несносная. Оконные рамы — новые, буковые — подогнаны тщательно… и вколочены все до одной насмерть. Ни ручек, ни шпингалетов — ни-че-го.

Хочешь — ломай ногти, выковыривай форточку, но не советую. Как бывший столяр.

Томительно тянется время; прячу глаза в пейзаж. Там перелески, холмы, поля голые, коровки сгрудились как щенята. Где их мамка? Вон — прохаживается вразвалку, с папироской в зубах, помахивает лениво плеточкой. Вороны за окном машут усердно крыльями, но отстают, и кажется, что летят медленно-медленно хвостами вперед…

Но, кажется, приехали.

Воробьи скачут озабоченно по платформе, тюкают в асфальт клювиками. Дернулась электричка — будто только того и ждали: усвиристели — докладывать кому-то, что видели.

Дымки струятся, стелются мирно, покуда хватает глаз, окуривают сады. Вдалеке громадами сизыми выступают куэсты. Это как в ледоход: одна льдина наползает на другую; только здесь река — плоть земная и льдины застыли на сотни миллионов лет. Каждая такая — несколько километров в длину, да и в ширину не меньше. Наклонная плоскость, поросшая лесом. Скользишь по ней взглядом, взлетаешь на юг и вдруг — срываешься в иной окоем: уходящие вдаль уютные долины, деревеньки, поля и сады…

В автобусе все свои, кроме меня. Но меня мало, и хочется верить, что я незаметен. Приветливый, добродушный татарин — шофер здоровается чуть ли не с каждым по очереди. Желающих поздороваться хоть отбавляй, и вот уже автобус забит под завязку.

— Э, что же вы, сами влезли, а девочек вон оставить хотите? — заступается водитель за подбежавших в последний момент подружек.