Дмитрий Шишкин - Возвращение красоты

— Да не только слышали, но и знаем, не надо нам, — отзывается кто-то раздраженно.

— Ну, не надо так не надо, — смиренно соглашается монах. — Вы только не беспокойтесь, молитесь — молитва во всем помогает.

Мне понравился монах, и я решил взять у него иконку, но когда я обратился к нему, то сам не узнал своего голоса — таким он оказался диким, глухим и сиплым — уши-то заложило. Я через силу, сам себе чужой, объяснил, что мне нужно, и монах продал мне иконку за два пятьдесят. Я протянул пятерку. Монах вытащил одну гривну, потом другую и огорченно заметил, что сдачи у него больше нет.

— Ну и не надо больше, — говорю я.

Он смотрит на меня непонимающе:

— Но ведь два пятьдесят икона.

— Ну и ладно.

Тогда он понимает и обращается к женщине, которой дал пока для удобства подержать стопку отпечатанных «молитовок». Каждая по рублю.

— Дай ему… три дай…

— Да ничего… Я вот одну возьму, и хватит.

— Бери-бери… другим раздашь…

Время уже вплотную приближается к часу.

— Сейчас батюшка на обед пойдет, — говорит кто-то.

— А может и не пойти, бывает, что и не ходит вовсе.

Бабонька в цветастом платке сокрушенно качает головой:

— Как же он так?

— А вот так.

Вдруг: «Разойдитесь, разойдитесь, батюшка идет»… И я вижу отца Иону, выбирающегося из толпы. Первое, что бросается в глаза, — это невыносимая, тяжкая мука, серым пеплом подернувшая его лицо. Кажется, что он ничего не видит и не слышит от изнеможения. Но едва он выбирается, как тут же к нему подходят под благословение: один, потом другой, третий… Батюшка благословляет на ходу. Я, как во сне, отрываюсь от толпы и бреду следом. Вижу, как парень какой-то в свитере складывает ладони «лодочкой», принимает благословение, что-то спрашивает тихо, получает ответ и тут же отходит. Батюшка один. Я приступаю к нему:

— Батюшка, я в театре работаю, что делать? — и добавляю, почему-то тихо: — Уйти?

— Ну, конечно, лучше… — мимоходом отвечает он и дальше идет, бледный, усталый.

— Что «лучше», батюшка, — уйти?

— Поспокойнее найти… что-нибудь. — И уже другой кто-то подходит под благословение.

Значит, вот как… Я все еще по инерции плетусь следом, и какая-то неразрешенность гложет мне болезненно сердце. Я догоняю «процессию» и, улучив момент, снова обращаюсь с вопросом, мучительным, трудным для меня:

— Батюшка, а какую работу найти… чем заниматься? —спрашиваю, и тут же вопрос мой кажется мне неимоверно, провально глупым.

Отец Иона замедляет ход, как бы подыскивая ответ, и вдруг, остановившись, воздевает по-иерейскимолитвенно руки. Через мгновение он говорит уверенно, твердо: «Молись, Господь определит!» — и заходит в трапезную.

Я стою, размышляя обо всем услышанном. На сердце у меня и тонкая боль оттого, что все — с театром покончено, и грусть оттого, что батюшка словно чужой, холодный, но и утешение оттого, что я получил определенный, четкий ответ на свой вопрос: молись, Господь определит!

Я знаю теперь, что делать, — молиться, а то, что Господь определит, — я верую несомненно.

Подходят люди: женщины с детьми, семинаристы, старушки — все ждут выхода старца из трапезной, и я думаю, что об одном я все-таки еще не спросил… Но как об этом сказать старцу, как попросить благословения?.. Ведь люди вокруг, а просьба моя кажется мне какой-то уж совершенной нелепицей, так что уже и соваться совестно. Надо же… А ведь горел этим, думал день и ночь… а теперь не знаю, как подойти… Вот беда.

Машина развернулась, проехала — микроавтобус бордовый, за рулем молодая женщина с модной короткой стрижкой, из другого мира как будто… Семинарист прошел с гладким лицом. «Бритый, или не растет ничего?» — думаю я рассеянно. Вот бабулька изумляется чему-то, всплескивает в разговоре руками… Я все это вижу, осознаю, но сам далеко — в своем, неразрешимом… Как подойти?! Так проходит минут пятнадцать-двадцать. Не раз я уже собирался уйти, но почти из упрямства оставался: ну неужели не смогу вот так подойти да и спросить?! Ведь если иначе — корить себя буду потом, не прощу себе… Нет. Надо, надо… и никакой другой священник меня на это не благословит.

Но вот обед закончился.

Выходит благообразный, почему-то думается, архимандрит (настоятель?), и мне показалось, что он ждет, что кто-нибудь подойдет под благословение. Но никто не подходит… и я не подхожу. «Архимандрит» проходит мимо, за ним потихоньку выходят после трапезы другие монахи… Но все ждут отца Иону, его одного… и я жду.