Дмитрий Шишкин - Возвращение красоты

Оказалось, что Жучок угодил в заячью петлю. Шастал, видать, по тропам и вот — нарвался. Конечно, не могло быть и речи о том, чтобы взять его голыми руками в его невменяемом состоянии. Пришлось Максиму хватать его ватником, а я тем временем огромным мясницким ножом перерубал металлический тросик.

После этого случая Жучок уже прямо стал обходить меня десятой дорогой, словно я был главный виновник всех его собачьих несчастий.

В другой раз произошел аналогичный случай, но только не наверху, а в лесу, на склоне за монастырем. Нашли мы Жучка быстро, но от ужаса он на наших глазах впал в каталепсию: окаменел с бессмысленно выпученными глазами, так что вытаскивать его из петли было не труднее, чем мороженую курицу из сумки… Увы! — даже после этого мы с Жучком не стали друзьями. Впрочем, я всегда относился к нему вполне добродушно…

Однажды Жучок притащил во двор человеческую кость. Ребята заметили, где он вынырнул из леса, и предложили мне пойти осмотреть окрестности. Я пошел и недалеко за оградой, на склоне возле тропы обнаружил упавшее дерево. Корнями оно вывернуло землю, и в образовавшейся яме проступил скелет человека.

Весь день я проводил тщательные раскопки. И вот к какому выводу пришел: скорее всего, мы обнаружили захоронение, связанное с разгромом монастыря в первые годы советской власти. Известно, что в страшный 1921 год Свято-Успенский скит был закрыт, а затем разрушен с таким остервенением, что все наземные храмы его оказались стерты с лица земли. Откуда такая ненависть? В чем ее причина? В книге Е. В. Нагаевской «Бахчисарай» читаем: «В годы Гражданской войны здесь укрывались контрреволюционеры-заговорщики, разгромленные бойцами Бахчисарайского красногвардейского отряда (под командованием С. С. Мануйлова)». Что сказать на это?.. Да, действительно — «контр», то есть — против революций и всяких кровавых переворотов стояла и будет стоять Святая Православная Церковь. Но кто же «заговорщики» ее? Это вступившие в завет с Богом, отрекшиеся от диавола — чернецы: послушники, монахи и схимники. От кого же «укрывались» они? От мира с его безумием пагубным. И укрылись — в землю ушли, казненные, освятив ее своей невинной кровью, душой вознеслись на Небо!..

На моей еще памяти остатки фресок хранили следы отнюдь не шальных пуль и вероломные надписи воцарившихся хамов тех лет. Что же касается захоронения, о котором я говорил, то связь его с трагическими событиями подтверждают следующие обстоятельства: во-первых, отсутствие могильной плиты и древесного тлена от гроба; во-вторых, малая глубина захоронения (не более 1 м); в-третьих, само наличие в могиле останков сразу трех человек и положение костей, по которому можно судить о чрезвычайной небрежности погребения. Далее, обнаруженный в яме мусор и фрагменты керамики можно отнести к концу XIX — началу XX века. Наконец, в могиле не было нательных крестов и каких-либо деталей мирской одежды. Среди костей я нашел лишь характерную для церковного облачения бронзовую пуговицу «бубенчиком», причем вид ее свидетельствовал о том, что пуговица близка к современному типу.

Не лишним будет добавить, что только верхний скелет был цел, остальные же два, а в особенности черепа, имели на себе следы множественных повреждений, о характере которых я не берусь судить. Так или иначе, но: упокой, Господи, души усопших рабов Твоих, их же имена Ты веси!

Все кости я собрал в металлический ящик, который хранился в подсобном помещении монастыря. После моего ухода, как я слышал, эти останки были преданы земле с подобающим благоговением.

На дне ущелья в бывших монастырских корпусах размещался, как я уже упоминал, приют для инвалидов. Часто оттуда доносились дикие вопли, так что я поначалу с опаской посматривал в ту сторону. Но вот удивительно — слабоумные (а не бесноватые, как думают иногда), эти нищие духом, очень скоро почувствовали произошедшие «наверху» перемены и потянулись к нам вереницей. Некоторые из них научились осенять себя крестным знамением и даже повторяли выученные наизусть молитвы. Пусть они приходили иногда за копеечкой, за куском хлеба, но зато и жажда духовная, стремление к Утешающему были в них так же очевидны, как выражение непосредственных чувств страха или восторга. Да, с ними бывало и трудно, не всегда можно было их понять, но это относилось все-таки к разнообразию внешних вопросов; что же касалось «единого на потребу», то здесь наши друзья иногда являли поразительный пример восприимчивости ко всему доброму.