Дмитрий Шишкин - Возвращение красоты

Правда, через пару месяцев мне пришлось возвращаться за какими-то документами, и вот в поезде произошло событие, о глубине и важности которого я тогда и не подумал.

В соседнем плацкартном купе ехала на гастроли в Крым какая-то разбитная рок-компания. Ребята были, что называется, «ништяковые», я быстро с ними сошелся, тут же мы стали энергично выпивать, орать под гитару песни, возмущая благочестивую публику, болтать без умолку…

И вот с одним из этих парняг мы вышли покурить в тамбур. Под грохот колес я стал ему рассказывать о своем северном житье-бытье, о чудаковатостях хозяйки, о том, например, как она на днях стала варить в котле какую-то козлячью шкуру…

— Постой, постой, — остановил меня мой приятель, — да она, должно быть, ведьма!

— Да ну тебя, — отмахнулся я.

— Да ты не нукай, я тебе говорю… Ну, по крайней мере хоть молитву читай… «Отче наш», например.

— А я ее знаю?..

— Не знаешь «Отче наш»?! — ужаснулся мой спутник.

И он стал мне диктовать молитву, а я каким-то огрызком карандаша на листке, пляшущем на стене тамбура, записывал за ним.

— Приедешь домой — обязательно покрестись, — добавил мой новый приятель, и — удивительное дело — я как-то сразу ему поверил.

И действительно, через пару дней я пришел в храм, нашел священника и попросил меня окрестить.

— Червонец есть? — весело спросил батюшка.

— Нет, — сознался я.

— Ну да ладно, — махнул он рукой, — подожди вот здесь, может, еще кто-то подойдет.

И точно, вскоре подошла еще пара человек, но прежде чем началось крещение, я познакомился со служителем церкви, который горячо взялся за мое вразумление. Был он, как я сейчас понимаю, вроде пономаря и говорил очень убежденно, горячо, искренне… Но вот беда — опять же, не знаю, как это все объяснить, — его слова точно проходили через меня и растворялись в воздухе. Я абсолютно ничего из его речей не запомнил и не усвоил. Видимо, одних слов для крещения мало, нужно еще быть готовым к их слышанию…

Но я окрестился и, конечно, почувствовал, что произошло что-то необыкновенное, важное. Почувствовал, но не больше того. Я не понял, решительно не понял главного — к чемуменя обязывает мое новое положение.

Через несколько дней я снова зашел в храм. Служба уже отошла, было тихо. Я поставил свечку и стоял, не столько молясь, сколько наслаждаясь особенной, святой тишиной. Вдруг кто-то взял меня за локоть. Я обернулся. Рядом стоял сутулый, сухой, но крепкий и подвижный старичок и пытливо заглядывал мне в глаза. Он назвался старостой храма и сказал, что нуждается в моей помощи.

Я охотно согласился, пошел с ним, переоделся в какие-то лохмотья и полдня копал яму под сливной колодец. Но мне это было совсем не в тягость. Наоборот, я рад был почувствовать свою причастность Церкви. Потом я впервые обедал с рабочими в тесной комнатушке с иконами и запахом уютной ветхости, а под конец Виталий Денисович — так звали старосту — спросил у меня: читал ли я Библию? А я даже не то что не читал, а каким-то непостижимым образом вообще не знал толком, что это такое. Но когда он вынес мне старую, потрепанную, в черном коленкоре Библию и просто отдал — я впервые интуитивно, но явственно ощутил величие православной веры. Незабываемое чувство! Я помню, что нес эту Великую Книгу на руках, держа бережно, как величайшую реликвию, даже в троллейбусе, и мне казалось, что все втайне завидуют тому, что у меня есть такаякнига.

Я начал читать ее в первый же день и с первой страницы был поглощен повествованием. Я не задумывался о деталях, не вникал в тонкости, но все читал, читал, читал, что называется, запоем, изумляясь только тому, что Библия, оказывается, может быть такой интересной!

Это была возможность выхода, Свет, который светит во тьме [49] Ср.: Ин. 1, 5. , но я — увы — не понял тогда, что этот выход и Свет — единственный. И пошел себе мотыляться дальше… В потемках…

Властью воспоминаний я вызываю из тракторных втулок, поршней, шестеренок, садовых оград, бронированных дверей и решеток — рассыпанных по необъятной нашей планете — груду металлолома, а из него — оранжевый, старый автобус, все еще тарахтящий по крымским дорогам. Э-э, да вот он и я. Юный еще, елы-палы, с бритой головой, в какой-то шафрановой, дикой рубахе навыпуск; с мешочком на груди, из которого торчит указательный левый палец — «нечистый» почему-то, как принято его называть. Я — кришнаит. Перебираю в мешочке шарики четок и бурчу Маха-мантру: Харе Кришна, Харе Кришна, Кришна, Кришна, Харе, Харе… Ну и так далее без конца, чем больше, тем лучше. По крайней мере, так нам объяснили старшие братья… по разуму.