Михаил Берг - Дет(ф)ектив

Она водила машину с тринадцати лет — сев впервые за руль через неделю после смерти матери. Отец, Петр Петрович Земский, как и дед, юрист, учившийся и в Гейдельберге и в Сорбоне, воспитывал ее как мальчишку; она компенсировала ему отсутствие сына, о котором он мечтал, но мать в результате трудных родов, закончившихся кесаревым сечением, больше не беременела, и наградить ее братом не могла. По всем показателям должен был родиться мальчик, ему даже придумали имя — Андрей, после огорчительной метаморфозы наскоро перелицованное в усеченную форму. До пяти лет ее стригли и одевали под мальчика, пока отец не смирился с неизбежностью, но и потом учил ее нырять, не боясь открывать глаза под водой, когда они переплывали небольшую протоку рядом с их загородным домом на берегу Аары. В три года посадил на велосипед, заставляя исполнять разные фокусы вроде езды задом наперед, под рамой слишком большого и тяжелого для нее «Данлопа»; в пять лет они вместе разбирали дебюты по книжке Алехина и решали шахматные задачки. В доме говорили только на русском, но ровно час в день, не взирая ни на какие чрезвычайные обстоятельства (вроде захватывающих виражей, которые она на зависть многим мальчишкам и их огорченным родителям выписывала на роликах вокруг ратушной площади, или азартных теннисных дуэлей между сыном живущего через дом священника, его двоюродным братом и ею), чтобы не происходило — Петр Петрович занимался с дочерью русским, читая вместе с ней из «Евгения Онегина» и главы истории Соловьева.

Петр Петрович разъехался с женой, когда Андре минуло восемь лет. Само собой разумеется она осталась с отцом, но когда пришла пора прощаться (машина нетерпеливо урча мотором стояла уже напротив дверей, поблескивая начищенными боками и блестя хромированной отделкой, рядом захлебывались лаем два любимых отцовских лабрадора), она, несмотря на накрапывающий слепой дождик, уже сто раз попрощавшись, выскочила в одном тонком бязевом платьице и зарыдала, уткнувшись лицом в так прекрасно пахнушую материнскую юбку, отвернувшись от смущенно и брезгливо осклабившегося Петра Петровича, до этого невозмутимо стоящего рядом. Этот тонкий, но терпкий запах французских духов, навсегда связался в ее воображении с матерью, Парижем, куда она уезжала с дядей Сержем, бывшим младшим компаньоном отца по работе в издательской фирме «Брук и Брегер». Издательство на паях было приобретено еще дедом, Петром Андреевичем, купившим дом в Туне одновременно с домом в Берне и квартирой в Париже еще до войны (и тогда же, работая над проектом «Нового законоуложения Российской империи», вложил первые деньги в эту процветающую швейцарскую фирму, выкупленную им уже после революции). Она ездила к матери на рождественские каникулы, цеременно общаясь с вечным шутником, дядем Сержем, и навсегда сохранив восхищение матерью, ее воздушным, летящим, чуть-чуть легкомысленным, но от этого не менее волнующим обликом обворожительной женщины, для которой это и было настоящей профессией — сводить всех с ума, ощущая свою силу и власть, даруя счастье и горе в зависимости от ее расположения и желания. Быть женщиной и означало быть самое собой, куда-то лететь, спешить, первой покупать самые модные рокпластинки, устраивать приемы, посещать выставки, бывать на всех новинках театрального сезона, смотреть раньше других все фильмы Феллини и Бергмана, любить Ибсена и Воннегута больше Толстого и Бунина. И каждый раз, возвращаясь к отцу после головокружительно проведенных каникул, она ощущала какую-то пустоту, будто из шумного, похожего на праздник магазина, полного удивительных вещей, нарядных платьев и роскошных безделушек, попадала в пыльную, несколько затхлую пустую библиотечную комнату. Но это впечатление рассеивалось настолько быстро, что уже через два дня дом матери представлялся какой-то чудесной, но немного искусственной оранжереей, из которой она выходила в заросший, запущенный, но не менее прекрасный сад.

Все-таки она больше была дочкой своего отца, а не своей матери; она любила и умела много работать, ценить чужой восторг, точное слово, острую неожиданную мысль. Жизнь требовала осмысления, обоснования, ее нельзя было протанцевать хотя бы потому, что она не была так красива как мать, а больше походила на отца — грузного, задумчивого, всегда погруженного немного в себя человека с веселыми прищуренными глазами под тонкими бровями с широким татарским разлетом и русо-рыжеватой бородкой.