Пол Стретерн: Фуко за 90 минут

Сильнодействующая смесь ницшеанской философии, психологии, истории и клинической практики привела его к новой области, выходившей за привычные академические рамки. К тому времени, как Фуко в возрасте тридцати трех лет вернулся в Париж, он сконцентрировал все уси лия на одном всеобъемлющем предмете. Он начал писать свою «Историю безумия» (позднее она была опубликована как «Безумие и общество»).

Это был честолюбивый замысел. Представить точную картину того, что происходило в прошлом, не было его задачей. Совсем напротив, он хотел дать точную картину настоящего. (А историю он опишет как «обратную память».) Он пытался показать, как само понятие безумия менялось на протяжении веков, и что это означало.

Отношение к сумасшествию — это вопрос социального восприятия и обычая. Фуко хотел найти «нулевую точку», в которой безумие было отделено от здравомыслия. В какой момент сумасшествие впервые было определено и, таким образом, отсечено от разума, став «ума-лишением»?

В Средние века безумцам позволялось существовать в лоне общества. Их считали святыми.

Согласно анализу Фуко, гуманизм и знания эпохи Возрождения принесли с собой некоторые изменения в этом отношении. Священность сумасшедших сменилась гуманистической категорией «мудрости». Мудрый дурак был ироническим отражением причуд общества. В речах Шекспиров ских шутов скрывалась правда. Безумие Дон Кихота отражало ограниченность человечества.

За Возрождением последовала эпоха классицизма (более известная в англоязычных странах как Эра Разума). Можно сказать, что эта эпоха началась с Декарта, который основал современную философию. Как известно, Декарт считал, что разум должен все подвергать сомнению, чтобы найти основы истины. Как можно что-либо знать наверняка? Что, если мои чувства обманывают меня? Что, если мир — это не более чем сон или галлюцинация? Какой-то «злой гений» может даже вводить меня в заблуждение относительно математических истин. Нет, точно я знаю лишь то, что я мыслю. Cogito ergo sum . («Я мыслю, следовательно, я существую».) Примечательно, как заметил Фуко, что радикальное сомнение Декарта не дошло до того, чтобы поставить под вопрос его собственное здравомыслие. Разум теперь был верховным правителем — и это не подвергалось сомнению. (Интересно, что не было разумной причины считать верховенство разума возможным, не говоря уже о его необходимости, логичности и неизбежности.) Разум стал руководящим прин ципом умственной деятельности, и таким образом оказался отделен от неразумности. Эти идеи скоро воплотились на практике. Через шесть лет после смерти Декарта в Париже был основан Общественный госпиталь для содержания безумных, а также нищих, попрошаек и преступников. Говорили, что каждый сотый парижанин теперь сидит в сумасшедшем доме.

Безумие стало рассматриваться как противоположность разума и было физически отделено от области разумного. И вместе с безумием другие проявления «неразумного» поведения были тоже исключены из «разумного» общества. Вскоре к попрошайкам и безработным присоединились гомосексуалисты, бродяги и пьяницы. Дураку уже не было позволено изрекать истины — его заставили замолчать и изгнали из общества.

Что еще хуже, он вскоре сделался объектом насмешек и назидательным предостережением для других. Посещение сумасшедших домов для того, чтобы посмотреть на их обитателей в бреду или оцепенении, стало популярным развлечением. Не менее 96 000 человек в год посещали Бетелемскую больницу для умалишенных в Лондоне. (Ис кажение этого названия дало нам слово бедлам.

Кстати, здание, где она изначально находилась, теперь принадлежит Имперскому военному музею.) Этот разрыв между Возрождением и Просвещением сделал сумасшествие грехом, преступлением.

Но когда безумие получило определение (и было взято под стражу), было определено и разумное поведение. Рациональная теория общества сблизилась с понятиями трудовой этики и моральных обязательств и стала частью гражданского права. Любая аномальность отныне считалась безумием. Таким образом, новое знание превратилось в новую силу, и эти два понятия были неразрывно связаны друг с другом.

Согласно теории Фуко, дальше произошел еще один разрыв. К концу эпохи Просвещения реформаторы пришли к заключению, что держать умалишенных в заключении жестоко. Сумасшествие не преступление, это заболевание, и его нужно лечить. Теперь безумных не держали под арестом, а передали на попечение медицине. Но если тело было свободно, ум попал в плен. Место цепей заняли лекарства. К концу XIX века Фрейд продвинулся на одну ступень дальше. Безумного больше не заставляли молчать, ему было позволено говорить в кабинете психиатра. Но эта свобода также содержала в себе дальнейшее ограничение.