Герберт Розендорфер - Латунное сердечко или У правды короткие ноги

«Фокстерьера» в соннике не было, зато была «Собака». Большая статья была разделена на несколько малых:

«Собака – самому быть с.» (с этим Кессель при всем желании не мог согласиться); «собака – лаять» (это тоже не подходило, потому что собаки в его сне не лаяли, а только играли). «Собака – дохлая: ваши опасения обоснованны. Берегитесь сегодняшнего вечера».

«Бабушка: выходя из дома, проверьте запоры на окнах. Счастливое число: 74, цвет: нежно-голубой».

Кессель был поражен, найдя в соннике не только «яичницу», но даже «Яичницу с ветчиной»: «Ваши деньги не пропадут, даже если вам кажется, что они потрачены зря. Однако больше тратить не стоит. Доверяйтесь только наедине».

Доверяйтесь только наедине, повторил про себя Кессель. Что бы это значило? Кому можно доверяться наедине – господу Богу? Самому себе?

Захлопнув сонник, Кессель встал с постели, побрился (!), надел синий костюм, купленный уже в Берлине и, взглянув на часы, убедился что сейчас шесть часов. Бал был назначен на семь. Ехать к Эжени было еще рано. Поэтому Кессель, сняв пиджак, поставил квинтет до мажор Моцарта, этот «последний выход старого альтиста», налил себе рюмочку портвейна и принялся слушать. По оконным стеклам забарабанили первые капли дождя.

«Ничего, – подумал Кессель, – не на пикник еду».

Сладковатый аромат благовонных палочек чувствовался уже в подъезде, где жила Эжени. Мебель из квартиры была почти вся вынесена, а то, что осталось, было расставлено самым неожиданным образом. По комнатам плыли необычные, таинственные звуки какой-то пентатонической пьесы. Герр фон Примус, улыбаясь, возлежал на горе подушек. Эгон сидел в углу по-турецки и отчаянно боролся со сном. Кругом стояло и сидело множество молодых мужчин, которых Кессель видел впервые в жизни.

– Девушки еще в ванной, готовятся, – сообщила Эжени.

Эжени была в джинсах и свитере, хотя и босиком. На глазах у нее опять были слезы.

– А вы не будете переодеваться? – спросил Кессель.

– Переодеваться? – Удивилась Эжени. – Ах да… Конечно. Знаете, если бы не эта наша затея, я бы взяла и отменила все к черту. Но мы так долго готовились…

– Бруно не пришел?

Эжени помотала головой.

– А кто эти люди?

– Знакомые, – сказала Эжени.

– Дитрих тоже здесь?

– Что вы говорите, герр Крегель! Это знакомые других девушек.

– Гунди! – донесся откуда-то мужской голос. Гунди было настоящее имя Эжени.

– Это наш художник, – пояснила Эжени, – Боюсь, что сейчас моя очередь. – Схватив Кесселя за руку, она провела его в единственную комнату, не переоборудованную к балу. Вся мебель из квартиры была оказывается, снесена сюда. Эжени быстро начала раздеваться, – Что нам теперь делать?

– Это вы насчет Бруно? – догадался Кессель.

– Может быть, съездить поискать его?

– Гунди-и! – снова послышался голос художника.

Эжени, уже раздетая, подняла на Кесселя глаза:

– Пожалуйста, найдите его.

– Где же я его найду?

– Возьмите мою машину. – Она порылась в брошенных на диван джинсах: – Вот ключи.

– Спасибо, – машинально ответил Кессель.

– Гунди-и-и!!!

– Иду! – крикнула Эжени, а Кесселю сказала: – Она стоит через переулок отсюда, возле молочного. – Сунув ключи ему в руку, Эжени выбежала из комнаты и помчалась в ванную, откуда доносился громкий смех.

– Вы уже уходите? – удивился герр фон Примус.

– Я сейчас вернусь, – бросил на ходу Кессель, – только найду Бруно.

В половине десятого Кессель выехал на Площадь Вислы и остановился у «Шпортека» – в третий раз за эти два часа. Дождь лил ручьями. Резкий косой ветер поднимал с земли фонтаны брызг. Брюки синего костюма промокли почти до колен. У этих вымерших кварталов возле Стены тоже есть свои преимущества, подумал Кессель: тут всегда есть где поставить машину. Кессель подогнал «фиат» к самому входу в «Шпортек», но все равно застегнул плащ на все пуговицы (хотя в сидячем положении сделать это было очень трудно) и поглубже надвинул клетчатую кепку.

Когда он заехал сюда в первый раз, в половине восьмого, бар был еще почти пуст. Толстый бармен был на месте, только без полосатого фартука. Он сразу узнал Кесселя и сказал: «Его не было». После этого Кессель объехал один за другим все кабаки, где, как он знал, бывал Бруно, а также те. о которых тот хоть раз упоминал в разговоре, но так ничего и не выяснил. Час спустя он зашел в «Шпортек» второй раз. Там уже была публика; музыкальный автомат наигрывал какие-то шлягеры. Несколько человек гоняли шары на бильярде. У стойки, развернувшись лицом к залу, сидела безобразная тощая старуха: у нее были взбитые волосы, выкрашенные в ярко-рыжий цвет, короткая юбка и высокие сапоги. Судя по всему, она давала бесплатный урок эротики двум молодым людям в кроссовках, сидевшим за столиком у самого входа. Увидев Кесселя, она прервала свой монолог и заверещала: «А вот и он!», хотя Кессель видел ее впервые в жизни. Не обращая на нее внимания, он подошел к бару. Старуха завопила: «Посиди со мной, милый». Кессель вопросительно взглянул на бармена.