Амос Оз: Мой Михаэль

В полдень Михаэль ждал меня у входа в здание «Терра Санта», рядом с тяжелыми железными воротами, украшенными завитушками из черного металла. В руках у него был ящик с образцами геологических пород. Если бы мне пришло в голову пожать ему руку, это оказалось бы невозможным.

Я сказала:

— А, это ты? С чего ты решил ждать меня здесь? Кто назначал тебе встречу?

— Дождь прекратился, — ответил Михаэль. — И ты не мокнешь. А когда ты не мокнешь, то и смелости в тебе намного больше.

А затем он обратил мое внимание на лукавую, распутную улыбку Святой Девы, бронзовой скульптуры, стоящей на вершине здания. Она распростерла руки, будто собралась заключить в объятия весь город.

Я спустилась в подвал, в библиотеку. В узком темном переходе, уставленном большими запечатанными ящиками, я столкнулась с библиотекарем, добрейшим коротышкой, в шапочке, которую носят на макушке религиозные евреи. Мы с ним обычно здоровались и обменивались шутками. И он, будто совершая открытие, спросил меня:

— Что с вами сталось сегодня, юная леди? Хорошие вести? Радостью полон весь облик Ханы, и счастьем очи ее обуяны …

На семинаре профессор сообщил любопытный курьез: религиозные фанатики-евреи утверждали, что с тех пор, как Авраам Мапу издал свою книгу «Любовь к Сиону», прибавилось лежанок в домах разврата.

Что со всеми случилось сегодня? Все словно сговорились. Моя хозяйка, госпожа Тарнополер, купила новый обогреватель. Она ко мне явно расположена.

К Вечеру небо слегка прояснилось. Голубые прогалины в разрывах облаков плыли на восток. Воздух был напоен влагой.

Мы с Михаэлем условились встретиться у кинотеатра «Эдисон». Тот, кто появится первым, купит два билета на фильм с Гретой Гарбо. Героиня фильма умирала от безответной любви, принеся в жертву подлецу свое тело и свою душу. Глядя на экран, я все время подавляла безудержное желание расхохотаться: и страдание, и жестокость казались мне двумя математическими символами в простом уравнении; я не соблазнилась попыткой отыскать неизвестные. Даже до пренебрежения не опустилась. Чувства переполняли меня. И я склонила голову на плечо Михаэля, поглядывая искоса на экран, пока сменяющиеся кадры не превратились в скачущий поток, переливающийся оттенками черного, белого, светло-серого …

Когда мы вышли, Михаэль сказал:

— Чувства набухают и превращаются в злокачественную опухоль, если человек сыт и ему нечем занять себя.

— Весьма банальное наблюдение, — отозвалась я.

— Видишь ли, Хана, искусство — это не моя область. Я — человек техники, технарь, как говорится.

— И это — банальность, — не унималась я. — Ну и что? — улыбнулся Михаэль.

Всякий раз, не находя ответа, он заменял его улыбкой, похожей на улыбку ребенка, обнаружившего мелочность в поступке взрослого: стеснительная улыбка, вызывающая ответное смущение.

Мы спустились по улице Исайи в сторону улицы Геула. Колючие звезды глядели с небес Иерусалима. Немало уличных фонарей периода британского мандата пострадало от артобстрела во время Войны за Независимость. В 1950 году большинство из них все еще было разбито. В пролетах переулков чернели тени гор.

— Это не город, а обман, — сказала я, — со всех сторон подступают горы, прорываясь внутрь: Кастель, Масличная гора, Августа-Виктория, Неби Самуэль, Мисс Керри. И вдруг открывается, что город этот не устойчив, а зыбок. Михаэль сказал:

— Иерусалим после дождя нагоняет грусть. И вообще — когда этот город не наводит грусть? Однако у каждого часа и у каждого времени года — своя грусть.

Рука его обняла меня за плечи. Я упрятала руки в карманы моих коричневых брюк из вельвета. Один раз я вытащила руку, чтобы прикоснуться к нему, там, под подбородком. Сказала, что сегодня он гладко выбрит, не то что при нашей первой встрече в «Терра Санта». Наверняка он побрился, чтобы мне понравиться.

Михаэль смутился. Он солгал, когда сказал, что именно сегодня купил новую бритву. Я засмеялась. Поколебавшись, он решил присоединиться ко мне.

На улице Геула мы увидели религиозную женщину в белом чепце, которая, открыв окно на третьем этаже, высунулась из него наполовину, словно намеревалась выброситься на улицу. Но она всего лишь пыталась закрыть тяжелые железные ставни, которые отчаянно скрипели.

Когда мы миновали площадку детсада Сарры Зельдин, я рассказала Михаэлю, что работаю тут. Я — строгая воспитательница? Он полагает, что я сурова с детьми. Почему он так полагает? Ответа у него не было. Ну просто, как ребенок: начинает говорить и не знает, как закончить. Высказывает мнение, но не может его отстоять. Как ребенок …