Елена Крюкова - Изгнание из рая

И тут дверь за его спиной тихонько скрипнула.

Кто это. Господи, кто это. Я боюсь. Я маленький, жалкий человек. А Он же меня предупредил. Котя, помоги мне. Котя, где ты. Ты далеко. Ты читал, я помню: не собирайте себе сокровищ на земле, где моль и ржа истребляют и где воры подкапывают и крадут; но собирайте себе сокровища на небе, где ни моль, ни ржа не истребляют и где воры не подкапывают и не крадут. Ибо где сокровище твое, там будет и сердце твое. Господи, я грешен. Я идиот. Я собирал сокровища на земле. Я убивал из-за них. Предавал ради них. Это Ангел. Он пришел, чтобы занести надо мной огненный меч. Брось, ты просто снова сходишь с ума. Ты просто хотел себя убить, а у тебя не получается, потому что ты трус. Обернись, трус. Обернись. Погляди на того, кто пришел.

Он спиной чувствовал, как открылась дверь.

Он уже спиной знал – это пришла ОНА.

– Это ты?..

Он не оглядывался.

– Да. Это я. Твои сроки пришли.

Он шевельнул губами, еще не оборачиваясь. Инга. Фьямма. А может, у нее другое имя. Да она сама сказала ему там, на Арбате, под блестким мелким снегом, в венце ночных огней, как ее зовут.

– Повернись. Или ты боишься?..

Ясная, обидная насмешка. Он обернулся.

Он увидел ее всю – в расстегнутой, еще усыпанной снегом шубе, в коротком шерстяном черном платье, в котором она была в Венеции, с рыжими, шелково вьющимися густыми волосами, свободно падающими по плечам. Сапоги на высоких каблуках обнимали ей телячьей кожей икры до самых колен. Обнаженные бедра искрились ажурной паутиной колготок. Ярко-красная, цвета крови, маска закрывала ей пол-лица. Она держала в руках большую тяжелую шкатулку, увесистый ларец, и, сверкая насмешливыми, влажно переливающимися зелеными глазами, молча смотрела на него.

Он смотрел на нее. Разлепил губы.

– Я знал, что ты когда-нибудь придешь.

Она улыбнулась. Подошла к столу, поставила на стол ларец.

– Ты удивительно догадлив. Браво. Брось револьвер. Ты же все равно не выстрелишь в себя.

Он кинул кольт за спину, на диван. Не сводил с нее глаз.

Она повернула ключ в замке ларца. Откинула тяжелую, обвитую узорным чугунным литьем крышку.

– Наклонись. Тут есть на что поглядеть. Все эти камешки, золотишко, нарисованные на досках лики плавают в крови. Ну, да ты не из слабонервных.

Он сделал шаг к столу. Другой. Третий. Он встал над ларцом, сердце его билось, как военный барабан в руках барабанщика. Ребра чуть не разорвались. Он наклонился. Заглянул. Втянул ноздрями запах ее духов. Лаванда. Она сегодня надушилась лавандой. Так же, как когда-то – Анна. Мадам Канда.

– Узнаешь?!..

Он все узнал.

Это все не узнал бы только слепой.

В ларце лежали все драгоценности, украденные им у старухи Ирины Голицыной – все, что он имел и растерял, идя по жизни, разбрызгивая кровь людей, покупая, продавая, предавая. Вот Царский перстень с крупным изумрудом; как изгалялся перед ним тогда на Никитской Лангуста, выманивая его, гнусно подмигивая ему. А вот она, икона Божьей Матери Донской в драгоценном окладе, усаженном яхонтами, рубинами, перлами – как играет, горит лучистая скань, какая печаль в огромных черных, как черные озера, глазах. Вся жизнь в глазах, вся несбывшаяся старость, вся смерть. Он откупился ею от таганских бандитов. Как тщательно, как придирчиво-дорого покупал он у себя самого свою жизнь. А теперь она ему вдруг стала не нужна. Врешь, нужна. ОНА права. Он бы не выстрелил себе ни в лоб, ни в грудь. А вот и аметистовый перстень Великого Князя Сандро. Ну да, это она, она сама его у него с пальца сдернула, пока он валялся в беспамятстве на постели, где голый Папаша обнимался с венецианской шлюхой Нинеттой. Да, он больше никогда не напьется. Не требуется ему носить аметист, предохраняющий от пьянства. А вот и жемчужное ожерелье, широкое, тяжелое. Господи, какая громадная связка жемчугов, и отборных. Сколько бы за него дали на Кристи?.. Тебе бы все время думать о деньгах, сколько и за что дадут. Ты болен. У тебя деньги текут в крови. Ты наркоман. Гусь Хрустальный тоже баловался наркотиками, через что и помер, должно быть. Уж лучше бы ты кололся, ширялся бы в подворотнях на Петровке. Он взял в дрожащие руки ожерелье. Изабель. Бедная Изабель. Какой белый, светящийся жемчуг. Как он шел к твоим серым глазкам и русым волосам. Ко всему твоему нежному сердцу он шел. Кто тебя убил?! ОНА?!

Он швырнул ожерелье обратно в ларец. Его лицо налилось кровью.

– Ты… мерзость…

Она тряхнула рыжим шелком кудрей.

– Ты не все рассмотрел. Может, здесь есть чужие вещи.