Бектас Ахметов - Чм66 или миллион лет после затмения солнца

– Да.

– Кто он?

– Убей бог, не знаю.

– А Макатаева, что сменил Пастера на этой улице, знаете?

– Как же, как же… Знаем, – она почему-то вдруг взялась отвечать во множественном числе. Приосанилась, голос обрел твердость. – Батыр он. Жил лет двести-триста тому назад.

– Батыр?! – репортер был молод, но удар держал.

– Ну да, – поспешила она окончательно заверить всех в своем благонравии. – Мы его любим…

А кто-то еще сомневается, что у нас разные воспоминания и что мы разные все вместе.

Чтобы окончательно уяснить, где мы находимся, приведу недавно вычитанные слова алматинского дизайнера Сохоревой: "Только у нас чиновники являются властителями дум…". Не согласен со словом

"только", в остальном лучше не скажешь. Верно и точно. Как точно и то, что все недомыслие сегодняшнего дня, ближняя и дальняя судьба общества заключены в существенности наших претензий к настоящей жизни. Потому нельзя ли сделать так, чтобы наша готовность припасть губами к руке акима не только нашла восторженный отклик в благодарных сердцах широких народных масс, но и непременно одухотворяла будущее?

Справедливости ради не следует забывать: сам аким тут ни причем. Внутренне он отдает себе отчет в том, что его простодушно-безропотное согласие неотлучно следовать за другим, более существенным Акимом есть не совсем то, о чем подобает сокровенно грезить юноше, обдумывающему житье. Но что прикажете делать, когда некуда больше идти?

В недавние времена (лет 15 назад) сверхзадача обозначилась незатейливым призывом: "Перестройку надо начинать с себя". Тоже по сути правильное выражение смысла настоятельной необходимости покаяния. Но… мы ничего не поняли и принялись выбрасывать из могил трупы отцов-злодеев.

Потребность в национальной идее возникает обыкновенно, когда потенциал разрушения в сознании общества начинает брать верх над потенциалом созидательного строя народной мысли. Наступившие десять лет назад перемены шутя обогнали нашу прошлую жизнь, обратили в прах, в ничто наш личный опыт. Что и обернулось утратой веры в себя одинаково у тех, кто ждал со смутной надеждой нового содержания жизни, и у тех, кто принимал неизведанное как непоправимую несправедливость.

Благими намерениями вымощена дорога в ад. Внешне национальная идея зовет к единению. Когда Солженицын делился с нами тем, "как обустроить Россию", он, по сути, собирался взгромоздить Россию на толстенный сук древа гационального покоя. Не думая о том, что когда-то оставшимся на земле взбредет в голову спилить все дерево.

Что сейчас и происходит.

Одна из составных закавык злосчастьчя нашего общества, думается, в том, что титульная нация в один день стала принимать себя с почтительной серьезностью. Наив трогателен в исполнении младенца. Когда же наивом самомнения набухают пастыри, смешно только на первых порах. Подумав, люди заказывают контейнеры, собирают чемоданы.

У казахов немало многолико сущих слов, понятий. Одно из них -

"жармаган". По-русски – злыдень или что-то вроде доброхота, слаще моркови в детстве ничего не вкусившего. И неизвестно почему и непонятно откуда крадется, лепится со всех сторон ощущение, что не имеем мы при себе никаких иных притязаний духа, кроме неизбывной обиженности этого самого жармагана.

Мало кто будет возражать против того, что национальная идея есть собственно дух, что указывает не только на трансцендентную, сакральную ее природу, но и на бесплодность любых попыток расшифровать и зафиксировать подсознательные влечение на языке быта.

Это, наконец, то, о чем немыслимо рассуждать вслух. Это то, что выше всех предписаний и наставлений. Выше разума. Выше веры. И единственно замечательно, что научной рассудочности не поймать, не стреножить этот дух. Иначе, что бы нас ждало впереди?

Потому и не стоит до срока переживать, имеет ли Казахстан устойчивую перспективу самоорганизации демократического общества и существует ли в народе хоть какая-то цель, направленная в будущее. В конце концов, демократия, в сущности, тоже схема. И причислять ей чудотворные свойства – все равно что приписывать кому-либо осведомленность о пределах воли господней.

Бывшее в широком хождении впечатление недавнего прошлого о том, что трагедия Запада заключается в безысходном индивидуализме, перебралось и к нам премилым установлением: "Это твои проблемы". Здесь все. И мысли и чуства. Однако было бы глупо и смешно выдавать этот перл за истинное достижение демократии, за то, чем может гордиться американский обыватель. Он не виноват в том, что каждый находит то, что ищет. И не может отвечать за то, что кому-то где-то до чертиков возжелалось косить под своего в мировой компании баловней исторической судьбы. Хотя кто там подлинно баловень – надо еще разбираться…".