Юрий Петухов - Охота на президентов или Жизнь №8

— Жуй!

Та покорно зажевала, ловя языком стекающие с волос струйки пива. Это было непедагогично. И я, подняв китайско-«американский» рюкзачок, собрал туда учебники, бросил его на колени ей и сказал строго:

— Иди отсюда, уроки пора учить!

Тем временем Кеша откупоривал уже третью бутыль водки и тщательно, как хирург, промывал палец за пальцем, ладони, кисти… Я вообще не понимал, как этот сноб и эстет мог работать киллером… Впрочем, сейчас Кеша был не на работе.

На всякий случай я подошёл к несчастному Мехмету, пошевелил ногой труп… тот был дохлее дохлого ишака. Слезы навернулись на мои глаза… издох бедолага, сколько вдов оставил и сирот горемычных, скольким чинам и ментам бакшишу не додал… я готов был рыдать по несчастным Верке с Надькой, которым теперь обездоленные бакинские вдовушки живьём глаза выцарапают и уши отгрызут… я жалел ветеранов и пенсионерок, которым Мехмет иногда даром дарил гнилые луковицы и червивую тухлятину, теперь им придётся просто помирать с голоду… я плакал по тысячам мальчуганов и девчонок, которые покупали дозы у доброго Мехмета и которые теперь будут биться в корчах по своим подвалам, пока не найдут нового благодетеля… я сокрушался по всей обездоленной Россиянии…

Но долго мне рыдать и сокрушаться не пришлось. С двух сторон разом, со скрипом и лязгом распахнулись двери. И в дворцовый ларёк ворвалось десятка три разъярённых лиц рыночной национальности. Суки-девки, белобрысые, донесли! В руках у пастухов-джигитов были ломы, ножи, монтировки и топоры. Они дико вопили и клацали зубами, извергая проклятия, от которых волосы вставали дыбом. За спинами этих «лиц» маячило с полсотни русских милиционеров и омоновцев, готовых всецело поддержать их в священном джихаде с проклятым русским фашизмом.

Я догадался, что нас сейчас забьют насмерть. Но Кеша оказался не столь догадливым. Первым четверым он свернул челюсти и переломал хребты в мгновение ока. Я не знаю, где он набрался этих приёмов, но бил он коротко, жестоко и беспощадно. На каждое «рыночное лицо» хватало одного удара в рожу. Это был явно не голливудский фильм, где били, вставали, били, вставали и так до до конца кассеты. Кеша бил не по-киношному. Он бил очень жизненно и натурально. Смертным боем. Пока я собрался с мыслями, припомнив свой боевой опыт, и двинул ему на помощь, на полу уже валялись в корчах или бездвижно не меньше двенадцати нерусских неишаков. Их золотые зубы валялись отдельно.

А Кеша только входил в раж. Он трезвел.

Недаром я намекал про вытрезвитель.

Милиция и охрана, видя, что бакшиш скоро будет брать не с кого, начинали расходиться. А Кеша всё молотил и молотил совершенно очумелое "национальное меньшинство". Теперь он гонялся за этими пастухами русских отар по всему балагану. Он бил несчастных насмерть, с несусветной русской удалью и богатырским размахом, как в добрые старые времена их били Илья Муромец с Алёшей Поповичем, Добрыня Никитич с Василием Буслаевичем… да и все прочие былинные и небылинные герои, которые наверняка были оголтелыми и махровыми русскими фашистами.

Это было просто какое-то мамаево побоище.

Незванным «соловьям-разбойникам» не помогали ни топоры, ни ломы с ножами. Когда двое золотозубых выскочили из-под прилавков с «калашами», Кеша, просто сшиб их с ног трупом бывшего сородича, а потом аккуратно свернул им шеи. Один «калаш» он пнул мне ногой со словами:

— Прикроешь в случае чего!

Он знал, что я прикрою.

Второй он взял в руку как дубинку. Выпил из горлышка бутылку «гжелки» и выскочил на воздух. Полтора часа я бегал за ним следом по всему гадюшнику. И не мог его остановить. Кеша разыскивал прячущихся повсюду в ужасе печенегов, бил их, вязал и брал в полон… Восторженные посетители «помойки» ликовали и радовались, будто рязанцы, восставшие на ордынских баскаков и предвкушающие скорое освобождение любимой родины. А ещё через полчаса он сгрёб всех полоненных в центральную, самую глубокую лужу гадюшника, самую мерзкую и зловонную лужу, выпил ещё бутылку, объявил рынок первой свободной от ордынского ига территорией Россиянии и собрался рубить нехристям головы да насаживать их на колья… Но тут приехали его мордовороты на перламутровом лимузине. И нас обоих увезли отсыпаться.

В затемненное окошко я наблюдал, как расходились отары, как опрянувшие пастухи гнали их пинками и визжали что-то беззвучное золотыми ртами… Орда восстанавливала своё узаконенное властями иго на первой и последней свободной территории свободной и счастливой Россиянии. Куликова поля не предвиделось…