Юрий Петухов - Измена, или Ты у меня одна

— Иди, Сережа, а то еще попадет от нашей бабы-яги! — проговорила Люба. — А обо мне не беспокойся — со мной все будет нормально.

— Да не могу я уйти просто так, — взорвался Сергей, но не закричал, нет, лишь шепот его стал свистящим, рвущимся. — Я ведь столько времени ждал этой встречи!

— Этой? — В Любиных глазах появилась легкая успешна. — Именно этой?

Сергей не знал, как ответить, смешался.

— Не в словах дело, Люба, пойми! Ну зачем нам сейчас…

«Баба-яга» появилась за спиной неожиданно. Она положила Сергею на плечо руку, и тот почувствовал, как тяжела ее ладонь

— Пора!

Сергей встал, не сводя глаз с лежащей. Сейчас ему, как никогда, не хотелось отступать. Но он пересилил себя. Сказал, уже отворачиваясь:

— Выздоравливай, Люб, поскорей, ладно?

Слова прозвучали неестественно сухо. Ребров и сам поразился их неискренности, но вернуть вспять время не мог, да и, наверное, незачем это было делать.

Он махнул рукой — было трудно понять: то ли это был жест прощания, то ли он просто попытался подсознательно отмахнуться от этого странного, не принимающего и не понимающего его мира. И быстро пошел к двери. Сестра за ним.

Когда они вышли и за их спинами захлопнулась дверь, разделявшая людей на больных и здоровых, сестра бросила в затылок Реброву:

— Вот всегда из-за таких вот длинных, глазастых все беды!

— Чего!!! — резко обернулся Сергей. Лицо его было перекошено гримасой злости.

Когда ректор сказал "прощайте!", у Любы ноги подогнулись в коленях, она чуть не упала. Но не это было страшным. Случилось более ужасное — она вдруг совершенно утратила способность защищать себя, бороться за место под солнцем. Что-то внутри лопнуло, и тело расслабилось, исчезли желания и стремления.

— Ну и черт с вами со всеми! Подумаешь, небожители! — произнесла она вяло.

— Что? Что вы себе позволяете?! — Ректор приподнялся над столом.

Но Люба уже хлопнула дверью.

Мишка банным листом прилип и не отставал.

— Ну? Как бугор? — канючил он. — Да не молчи же ты, Любашенька, поделись! Я же сейчас лопну от любопытства, ну-у?!

Мишка, как и обычно, скоморошничал, выдуривался.

Но Любе было все безразлично.

— Отвали!

— Все понял, мать. Прими мои глубочайшие соболезнования. Нет, честно, я тебя понимаю!

Они вышли в коридор, направляясь к выходу из института. Мимо прошел декан — походка у него была старческая, пошатывающаяся. Он даже не взглянул из-под своих старомодных очков в сторону знакомой ему парочки.

— Не отчаивайся, мать, — заулыбался Мишка, тыча большим пальцем в спину декана, — нас с тобой всего лишь из конторы этой паршивенькой списывают, а его скоро с белого света спишут, на радость учащейся молодежи! Так что, не мы с тобой самые разнесчастные, есть и бедолаги погоремычнее, так-то!

— Дурак! — процедила Люба.

— Какой есть, не обессудь.

На крыльце Мишка попридержал Любу, прижал ее спиной к резной массивной двери, уперся в теплое, нагретое солнцем дерево рукой, не давая проходу.

— А знаешь, Любаш, ведь мы с тобой одной бедой повязаны. Чего нам друг друга сторониться, а?

Люба молчала.

— Забудем про всех этих сморчков поганых! Ну их, всех до единого! — Мишка все больше распалялся. Но горячность эта была внешней. — Поехали ко мне, мать? Утешимся, бутылочку разопьем, потанцуем — все как рукой снимет.

Он достал из кармана связку ключей и принялся накручивать их на пальце, позвякивая, словно колокольчиком.

Люба опустила глаза, вздохнула.

Мишка решил поднажать.

— Ну-у, давай решайся. — Он положил ей руку на талию, привлек к себе — слегка, совсем немного. — Все будет о'кей, подруженька, лапушка, ты еще настоящих мужиков и не видывала. — Он уже не говорил, а шептал ей на ухо: Давай, не пожалеешь. Вспомни, как там, в песенке, — я мэн крутой, я круче всех мужчин, мне волю дай… это про меня, Любаша! Клянусь тебе, через пару часиков позабудешь про всех этих малахольных.

Люба попыталась освободиться. Но попытка эта была не слишком решительной. И Мишка, воспользовавшись секундным замешательством, прижал ее к себе плотнее. Теперь его губы касались ее маленького порозовевшего ушка.

— Ты чувствуешь, а? Не-е, ты ощущаешь, мать? Да мы созданы друг для друга — мой трепет передается тебе, а твой мне, да мы с тобой прямо тут уже в резонанс входим, горим, Любаша, не-е, ты можешь мне поверить — это любовь, это взаимное чувство. И его необходимо утолить, ты сама знаешь. Нет, не говори ничего, не надо, я и так вижу — ты согласна, ты чувствуешь то же, что и я…