Владимир Яременко-Толстой - Девочка с персиками

– Могу, – ответил я. – Хотя я и не разделяю его политических убеждений.

– Дело не в политических убеждениях, дело в другом!

– Да, конечно же.

– Поэтому вы должны понять и Котлярова-Толстого. Ведь он создал

Парижский Клуб Голых Поэтов из признанных мэтров поэзии лишь потому, что только они могут себе это позволить. Молодой французский поэт не может эпатировать публику, поскольку будет бояться, что ему не дадут после этого денег на новую книгу или стипендию в уютной резиденции для литераторов на берегу Атлантического океана или Средиземного моря. Молодой французский поэт ни за что не решится на нечто подобное. Здесь у нас существует строгая литературная иерархия, что кому можно, а что кому нельзя. Если вы сумеете понять

Котлярова-Толстого, то вы сумеете понять и основы французской демократии, а также суть современной французской поэзии.

– Если я правильно вас понимаю, современная французская поэзия – это полное дерьмо, – с презрением резюмировал я.

– Поверьте мне, что это совсем не так! Во Франции поэты и писатели получают возможность творческой реализации. Получают ли они то же самое в России и в Австрии? Или же они получают просто возможность бунта, о котором никто никогда не узнает, революции в стакане воды? Возможность писать в стол и не издаваться? Возможность не выступать? Возможность не получать деньги за свои литературные труды? Что равняется отсутствию всяких возможностей и творческой смерти!

– Мне не хотелось бы с вами соглашаться, но я вынужден буду это сделать, – процедил я сквозь зубы. – Мы просто боремся за то, чего вы уже достигли. В глубине души я тоже хотел бы спокойно писать и издаваться, живя на литературные заработки. И я не хотел бы, чтобы меня за это преследовали и дискриминировали. Но, все равно, чего-то я все-таки недопонимаю, только не понимаю – чего. Возможно, я недопонимаю чего-то самого главного…

Марсель – город-клоака. Дом с привидением. История семьи.

Покинув модные помещения поэтического центра, мы неожиданно забрели в арабские кварталы. Красивые фасадами дома и некогда центральные парадные улицы были донельзя засраны и загажены. То тут, то там стояли небольшие группки молодых парней криминального вида. У нас имелись бы все шансы получить пиздюлей, если бы мы сами не выглядели полуподонками. Я – с бородой и длинными черными патлами, а

Ив с кудрявой прической-одуванчиком. Мы выглядели настоящими уебками, и это спасло нам жизнь.

Мы прибавили шагу, поскольку за нами увязался хвост – несколько похожих на шакалов арабов угрожающе преследовали нас по другой стороне улицы, время от времени выкрикивая различные угрозы. Мы прибавили шаг, но не побежали. У нас уже был опыт жизни в Лондоне, где есть подобные кварталы, но в основном негритянские. Эти люди, хотя я бы идентифицировал их как животных, редко нападают напрямую.

Они загоняют свою жертву, провоцируя ее к бегству. Это как от собаки

– никогда не надо бежать, даже если очень страшно. Если ты побежал – тебе пиздец!

Я видел, как пот катится по щекам Ива. И я с трудом заставлял себя не оглядываться, потому что оглядываться в таких случаях тоже опасно, с преступниками и с полицейскими надо избегать контактов глазами. Мы сворачивали с улицы на улицу и везде были арабские районы с их убогими лавками, молельными домами и грязными закусочными. Прошло минут сорок, часть преследователей отстала, но появились новые, они словно передавали нас по эстафете от одной банде к другой.

– Когда же мы выйдем в какой-нибудь приличный белый район? – в отчаянии спросил я Ива.

– Сплошное мульти-культи, – сказал француз.

– Ты знаешь город?

– Нет, я бывал здесь несколько раз с родителями еще ребенком, но уже ничего не помню. Это всегда было днем, а сейчас вечер.

– Платаны вдоль улиц как в Одессе!

– Нам надо на вокзал, к машине. Смотри, вот идет толстая женщина с коляской. Спроси, где вокзал…

– У э ля гар, мадам, пардон, – спросил Ив.

– Ля ба, ля ба, – ответила тетка, махая рукой налево.

– Туда, – сказал Ив.

Мы завернули за угол и увидели огромную широкую лестницу, ведущую от вокзала к городу. Здесь стояла наша Антилопа-Рено.

Обнаружив приличное кафе с видом на лестницу, по которой должен был спуститься Гадаски, мы устроились за стоящим прямо на тротуаре столиком и заказали себе по кофе. На этом мы решили наше знакомство с Марселем закончить. После кофе мы выпили по абсенту и увидели нашего лондонского друга, одетого в полосатую митьковскую тельняшку, вразвалку хуярящего по ступеням вниз.