Владимир Яременко-Толстой - Девочка с персиками

– Мы где? – спросил Ив.

– Только что проехали Сан-Ремо.

– Ага, уже скоро граница…

Раздавленная змея. Вилла в Бондоле. Марсельеза.

В Ницце мы пробыли не более пятнадцати минут, перейдя лишь на другую платформу, чтобы пересесть в каннский поезд и поканать дальше до Канн.

– Давай сделаем короткую остановку в Каннах, – предложил я. -

Смотри, какая прекрасная погода! Не меньше двадцати пяти градусов!

Прошвырнемся по набережной Круазетт, выпьем кофе в яхт-клубе! Давай?

Ив не возражал. Спешить нам было некуда. В дороге у нас прибавилось ручной клади, зимняя одежда была теперь ни к чему.

Кофе-экспресс во Франции уже не такой, как в Италии. Это – как и везде, кроме Италии, маленькая чашечка глотков на десять. Зато во французских кофейнях нет еды. За курасанами нас послали в ближайшую буланжению. Во Франции в кофейню приходят со своими закусками.

"Андэрэ лендэр, андэрэ титтэн" – говорит немецкая поговорка, утверждающая, что в каждой стране есть свои неповторимые заебы. В

Англии, например, в рестораны надо приходить со своим спиртным…

На залитой солнцем морской променаде было пустынно. Возле безлюдного фестивального холла в асфальт были впечатаны ступни ног киношных знаменитостей, прошедших в разные годы по каннской лестнице и сорвавших золотые или серебряные пальмовые ветки наград.

Эти памятные знаки почему-то напоминали могильные плиты.

Возможно, из-за того, что наш путь от вокзала к набережной лежал через район старого города, оккупированный дорогими похоронными агентствами. В витринах по обе стороны улиц красовались полированные гробы и надгробья, траурные ленты и катафалки. И обойти этот район стороной по пути к фестивальному холлу не представляется возможным.

Могильный бизнес убил красивейший город. Почему городские власти и французское правительство не могут запретить всю эту жуть? Любовь к смерти – это же американская национальная черта, отраженная в голливудском кинематографе. Я еще не видел ни одного американского фильма, в котором бы не было сцены убийства, похорон или кладбищ. В каждом из них присутствует хотя бы один из этих трех элементов, а зачастую сразу все три.

Может быть, это американское кино убило Канны? Но Канны – город мертвых. Сюда приезжают умирать богатые старики. А назойливые гробовщики напоминают об этом всем. Надо изгнать гробовщиков в районы кладбищ, как это принято во многих других городах! Надо очистить Канны от мертвячины и пропаганды смерти! Надо собрать банды молодых эстетов-интеллектуалов для погрома каннских похоронных витрин и снять об этом документальный фильм и показать его на фестивале!

На пляжах в белом морском песке гнездились безвозвратно утратившие свои былые прелести старые вешалки и похожие на морщинистых черепах старики. После солнечных ванн пойдут ли они выбирать себе гроб? Будут ли ложиться в каждый по очереди, чтобы определить, в котором из них удобней лежать? Мне стало не по себе. В конце Круазетт в пиниевой роще торчала русская церковь, построенная здесь еще в конце девятнадцатого века. От нее тоже веяло смертью.

Нет, любовь к смерти это не только американизм, это – суть христианства… Американизм – это больше любовь к убийству.

Ветер сбил с пинии большую шишку, швырнув ее на дорогу.

– Возьмем ее с собой, – сказал Ив. – Она немного подсохнет и раскроется, а там внутри очень вкусные зерна.

Бондоль встречал нас декабрьским полуденным зноем. Трудно было поверить, что это все еще Европа, что всего в нескольких сотнях километров от этого земного рая свирепствует простудно-коматозная зима, и трещат рождественские морозы. Два бедных болезненных коматозника мы вылезли из электрички, чтобы загореть и набраться сил, навитаминиться свежими овощами и морепродуктами, повысить тонус отменным местным вином и отдохнуть от городских стрессов.

К дому поехали на такси. Машина медленно взбиралась в гору по серпантину проселочных дорог, давая возможность рассмотреть потрясающие пейзажи с голубыми скалистыми бухтами и песчаными пляжами.

– Вот наша вилла, – сказал Ив.

Мы расплатились. Справа от дома переливался на солнце наполненный водой голубой бассейн.

– О, черт, – сказал я. – Змея, раздавленная змея. Прямо перед домом.

– Где? – в следующую минуту Ив уже разглядывал мертвое пресмыкающееся. – Это гадюка.

– Похоже, ее раздавила машина.

– Не исключено, что ее сюда просто подбросили. Возможно, это шутка старика Балдакино! Видишь, он здесь недавно был – в бассейне набрана чистая вода и включена система циркуляции. Он был недоволен тем, что мы сюда едем… Бедняга, он так любил моего деда!