Владимир Яременко-Толстой - Девочка с персиками

– Что это такое? – строго спросила она.

– Голые музы, – ответил я. – Они будут стоять в нишах!

– Это уже чересчур. Я категорически против.

– Но мы ж договаривались! Я даже получил деньги на их оплату!

– Заплати им и отправь домой!

– Клавдия, ты что, сошла с ума? У нас же Ночь Голых Поэтов!

– Вполне будет достаточно лекции голого психиатра из Лондона и перформансов, не надо пугать публику заранее!

– Чем пугать? Голыми бабами? Да ты что?

– Все, я сказала…

– Клавдия, я ничего не понимаю!

– Владимир, смотри, у нас будет голый психиатр, будут ваши перформансы, танец пауков, будет ваше слайд-шоу с английскими поэтами, и этого вполне хватит! Ты понимаешь, что это первое мероприятие такого рада? Что сюда придет Клаус Бахлер – наш новый директор? А также директора всех венских музеев, интендант оперы, несколько министров и еще куча всяких важных людей! Я не хочу их излишне шокировать! Всему надо знать меру!

– Как можно кого-либо шокировать голой бабой в конце двадцатого века?

– Не спорь, я сказала – нет! Все! Разговор окончен!

– Клавдия! Это же абсурд!

– Если будешь перечить, позову секьюрити!

– Зови!

– Это что – бунт?

– Да!

Клавдия резко развернулась и в ярости убежала вниз, гневно сверкая по сторонам своим расходящимся косоглазием.

– Девочки, это гайки! – сказал я переминающимся с ноги на ногу голым музам, ангажированным мною из рядов наших моделей. – Сейчас вас выгонят на улицу!

– Голышом? – испуганно пискнула маленькая Софи Поляк, почесывая пальчиком свежевыбритый лобок.

– Владимир! – услышал я сзади себя голос Ива. – В чем дело?

– Нам запретили ставить девушек в ниши.

– Но это же идиотизм!

– Полный!

– Давай я поговорю с Клавдией. Где она?

– Попробуй, она пошла вниз.

– Ладно, – решительно сказал я, приседая, маленькой Софи. -

Становись мне на плечи, и я подсажу тебя в нишу.

Малышка влезла мне на плечи, осторожно опираясь руками на полированный мрамор стены. Я выпрямил ноги и с естественным любопытством поднял глаза. В этот момент мне в лицо что-то капнуло.

Сомнений не оставалось, это мог быть только пусси-джус. Причем, самый что ни на есть настоящий, а не суррогат – а ля Гадаски, свежий и натуральный, выжатый легким страхом высоты и нервным напряжением девушки. Софи сделала шаг вперед и оказалась в полукруглой барочной нише.

В это время внизу на лестнице обозначился Ив в сопровождении Клавки.

– Владимир, я распорядилась никого не пускать, – крикнула она мне издалека. – Люди будут ждать на морозе, пока ты не прекратишь произвол!

– Они действительно никого не пускают, – подтвердил Ив.

– Что же делать? – спросил я.

– Вынимай девушку из ниши, – сказала Клавка.

– Хуй с ними, – сказал мне по-русски Ив. – Давай не будем идти на конфликт.

Я чувствовал себя совершенно обосраным. Все начиналось с полной хуйни и это не предвещало ничего хорошего. Мы отступили, позорно сдав передовые рубежи Голой Поэзии. В зале за кафедрой стоял голый доктор Солтер, рассеянно перебирая страницы своей лекции, готовясь принять удар на себя.

У меня в кармане зазвонил телефон. Это был отец Агапит.

– Володя! Мы уже внизу!

– Скажи Барыгину, что Перверт внесен в списки. Он с вами?

– Да, с нами. Но с нами еще журналист Саша Соболев – венский корреспондент "Работницы" и "Крестьянки". Его не пускают, хотя у него есть удостоверение прессы!

– Почему?

– Говорят, что он должен был получить аккредитацию заранее в пресс-службе Бургтеатра! Ты не мог бы попросить у организаторов, чтобы его пустили?

– С организаторами у меня как раз серьезный конфликт. Нам только что запретили одну очень важную фишку. Конечно же, жаль, что читательницы "Работницы" и "Крестьянки" не получат вожделенный репортаж о ночи Голых Поэтов из Вены, но что я могу поделать?

Соболева не пустили, а Преподобный, Перверт и Барыгин вместе с толпой вскоре ввалили в зал. Я дал знак технику, и он включил слайд-проектор. За головой доктора Солтера обозначилась фотография мозга шимпанзе.

– Лэйдиз энд джентельмен! – провозгласил оратор.

Я прислушался. Доклад назывался – "Naked in Vienna". Солтер самозабвенно вещал, вставляя в английский текст немецкие слова и фразы, оперируя австрийскими реалиями. В его примерах фигурировали венские "хойриге" – аутентичные винные ресторанчики на краю Венского леса и "штурм" – невыбродившее молодое вино, с одного стакана туманящее мозги не хуже традиционной русской говниловки, традиционно изготовляемой в деревнях из куриного дерьма.