Андрей Голяк - Ничего, кроме настоящего

– Ты чем там занят? – поинтересовалась Марина.

– Ложку себе ваяю. Деревянную, – пыхтя, отозвался умелец.

– Так, ведь, ложку ножом положено вырезать, – удивился я.

– Я и вырежу. Топор – это для начального этапа.

Обстановка была самой, что ни на есть, душевной. Барышни шуршали в смысле кулинарных изысков, брат готовил себе "орудие труда", а я, намаявшись с палаткой, костром и устройством лагеря, заслуженно лежал пузом кверху и восторженно размышлял на тему "человек и природа".

– Мальчишки, прошу всех к столу, – позвала Татка, – кушать подано.

– Уже идём, несёмся на всех парах, – заторопился Палыч.

Он первым уселся перед импровизированным "столом", держа наизготовку творение рук своих, некое подобие экскаваторного ковша в миниатюре с элементами народного творчества.

– Ты собираешься этим кушать? – изумился я.

– А что? Вполне пригодная для употребления ложка!

– Ну-ну.

– Сейчас мы её испробуем, – брателло погрузил своё изделие в миску с рыбным салатом, и, зачерпнув половину содержимого, бойко поволок ко рту.

– Эгей! Ты так сдохнешь от обжорства! – завозмущалась Татка.

– Скорее от голода! – захохотал я, наблюдая, как Палыч тщетно пытается поместить свой ковш с салатом во рту. – Возьми нормальную ложку и не мучайся.

– Нет уж, это дело принципа, – упёрся Палыч, – я сейчас её малость урежу.

– Режь, режь, а мы пока пообедаем.

– Ладно, уговорили, – испугался умелец. – Сожрёте тут всё, пока я буду работать.

– А ты как думал? В порядочном обществе рылом не щёлкают.

Я разлил водку по стаканчикам, и провозгласил тост:

– За наш начинающийся отдых!

Мы выплеснули водку в свои молодые пасти, вкусно закусили солёными огурчиками и дружно потянулись за поджаренным на костре мясом. Отдых начался!

Как всё-таки было классно! Мы загорали, дурачились, просто дрыхли, врастали в "индейский быт". Мы вдвоём с Палычем плескались голышом в речке, Маринка прыгала вокруг нас с фотоаппаратом! Здорово было! Офигенно!

Вечером мы сидели возле огня, беседовали о всякой всячине, пили вино. Где-то внизу река бормотала древние языческие заклинания.

Прямо над головой висели огромные, словно яблоки, звёзды. Казалось, что стоит протянуть к ним руку, и ощутишь неверное тело от их мерцающих тел. Ели гладили нас мохнатыми колючими лапами, убаюкивая, успокаивая, выметая из наших мозгов пыль городских впечатлений.

Когда от костра остались лишь головёшки, стало ясно, что пора баинькать. Усталость брала своё. Мы запаковались в палатку, плотно закупорили её от змей и приготовились спать. Палыч какое-то время бузил, плёл какие-то байки с эротическим подтекстом, прижимаясь к

Марине поплотнее. Потом я провалился в сон без сновидений.

Проснулся я под утро от дикого холода. От реки тянуло сыростью, и горный климат ощущался очень явственно. Поёрзав на своём месте, я понял, что больше заснуть не удастся. Ладно, срочно примем меры. В таких ситуациях я не любитель страдать в одиночку.

– Палыч… Палыч, – я потряс его за плечо, – ты спишь?

Он в ответ пробормотал нечто невразумительное и перевернулся на другой бок.

– Ды проснись же ты, сволочь, – я ткнул его кулаком в бок.

– К хуям собачьим, – послышалось в ответ. И тишина.

Я нащупал его нос и плотно зажал пальцами. Палыч поперхнулся и проснулся вмомент.

– Что ж это ты, скотина, вытворяешь! – плачущим голосом возопил он. – Чего тебе, мучитель?

– Не спится мне, – как ни в чём не бывало пожаловался я.

– И что мне теперь всю ночь колыбельные тебе петь, что-ли?

– Давай побеседуем.

– Ты, наверное, на солнце перегрелся, – констатировал Палыч.

– Нет, просто мне скучно и холодно.

– Да, действительно, дубак собачий. У-у-у-у, зачем ты мне сказал?

Я ж теперь тоже мёрзну! – спохватился он.

– Вместе мёрзнуть веселей, – я пошарил рукой в поисках фонарика и наткнулся на знакомую ёмкость. – О, спирт!

– Наливай, – вздохнул глубоко несчастный Палыч, – чёрт с тобой!

– О, голос не мальчика, но мужа!

– Кто это там спозаранку бухать собрался? – спросила темнота

Таткиным голосом.

– Любимая, холодно ведь!

– Тогда не будьте жлобами – пригласите и бедных замёрзших девушек.

– Маринка, ведь, спит.

– Не сплю я, – на этот раз темнота отозвалась голосом Марины.

– Тогда, да будет свет! Поехали!

Представьте себе картинку "с утра пораньше". Ещё не рассвело. На колышке висит фонарь, освещая всё тусклым жёлтым светом. Четыре особи не различимого в полумраке пола хлещут спирт, закусывая солёными огурцами и хлебом с малиновым вареньем. Больше ничего под руками не оказалось. Мужская половина компании восседает на вёдрах снаружи, а дамы занимают почётные места в палатке. Произносятся немыслимые тосты, рассказываются невероятные истории. Мы с Палычем на ужин объелись гороховым супом, поэтому по очереди мы вскакиваем и с криками: "Ой, щас вдарю!" бегаем за палатку. Оттуда доносятся подозрительные по тембровой окраске рокочущие звуки. Простите, господа читатели, за такие подробности в стиле "панк", но мы были в той степени алкогольного веселья, когда сдерживающие центры самоликвидируются. Вся эта коловерть продолжалась часов до одиннадцати утра.